Меф взял со стула забытую суккубом амфору. Она была глиняная, с прозеленью, с давними следами морских ракушек. К пробке на серебряной цепочке привязан перстень. Меф осторожно поднял перстень за цепочку, поднес к глазам и обнаружил, что внутренняя часть кольца испещрена знаками, весьма распространенными во времена царя Давида.
— Это уже интересно. Раз суккуб ставил эту штуку против эйдосов, значит, она довольно ценная. Что тут написано? — спросил Меф, разглядывая мелкие знаки, оттиснутые вокруг горлышка амфоры.
— Дай ка взглянуть! Ага, «Джинн консервированный. Сухая масса без учета тары  — 0,5 кг . Срокзаточения — 700лет.Беречъ от огня и прямых солнечных лучей", — с  серьезным видом прочитала Даф.
— Правда, что ли? — усомнился Меф.
Даф выдержала паузу. Как все таки грустно, что ей нельзя врать, хотя бы в шутку.
— Ну хорошо, неправда. Это защитные знаки. Они гарантируют, что джинн не вырвется наружу, если амфора случайно треснет. Типичная перестраховка!.. Хотя видишь вот этот символ? Им отмечали лишь особо опасных джиннов, — призналась она.
— А почему амфора такая маленькая?
— Размер посуды имеет значение только для оптовых покупателей минералки. Для повелителя джиннов, когда он наказывает своих подданных, он непринципиален. В обычный пузырек из под валерьянки при желании можно упаковать роту ифритов, — снисходительно пояснила Даф. — Эй, что ты делаешь?
— Открываю. Курьеров то я сколько угодно видел, а нормальных джиннов нет, — сказал Меф и, прежде чем Даф успела предупредить, что нормальных джиннов не бывает в принципе, с хлопком вытащил пробку.
Даф с ужасом уставилась на амфору. Она ожидала дыма, огня, искр. Ожидала заросшего до глаз взбешенного джинна в полосатом халате, мешающего персидские, турецкие, афганские слова. Как известно из общего курса ифритоведения, джинны взаточении добры только первые триста лет. Потом они звереют и дают клятву убить своего спасителя за то, что он не бежал бегом.
Однако ничего подобного не произошло. Из кувшина так никто и не появился. Меф попытался заглянуть в узкое горлышко амфоры. Перевернул ее и потряс.
— Эй, есть там кто?
— Допустим, да. Есть.
Из амфоры неохотно выплыл сизый дымок и сложился в томную даму. У нее были смоляные прилизанные волосы, тонкий нос с горбинкой и большие выпуклые глаза, подведенные фиолетовым карандашом. Ногти длинные, извилистые.
— Кто тут мой повелитель? — спросила она раздраженно, с гортанным акцентом.
— Надевай кольцо! Скорее! — зашипела Дафна на Мефа, на всякий пожарный случай доставая флейту.
Ей хорошо была известна хитрость и непредсказуемость джиннов. Меф послушался. Кольцо было узким, и, накручивая его на палец, он оцарапал сустав в кровь. Полупрозрачная дама насмешливо наблюдала за его попытками.
— Властью, данной мне кольцом Давида, Соломона, Артенома и Сахнаба, племянников визиря повелителя всех джиннов, требую повиновения! — откашлявшись, произнес Меф. Он надеялся, что память подсказала ему верную формулу.
— Слушаюсь и повинуюсь, счастье очей моих! Кстати, меня зовут Гюльнара. А у тебя какое нибудь имя есть, душа моя? — насмешливо откликнулась дама.
— Мефодий Буслаев.
Гюльнара недоверчиво всмотрелась в него. Меф ощутил, как две струйки тумана коснулись его глаз, скользнули по вискам и легко сомкнулись на затылке. Длинные волосы Мефа предупреждающе заныли. Поняв, что джинша элементарно прощупывает его, Буслаев с негодованием оттолкнул духа сконцентрированным лучом воли. Джинша отступила, замахала руками. Незримое кольцо вокруг головы Мефа разжалось.
— Фуй! Молодой, а сердитый! А знаешь ли ты, молодой и сердитый, что кто то недавно искал ключик к твоей силе? Хотел немного полакомиться. Я вижу это по твоей ауре.
— Бред! Цыганщина!
— Кому бред, а кому нет. Ее прокусили на глубину двух слоев. Тебя спас лишь третий слой. Хороший слой, крепкий, как кольчуга! Будь осторожен, счастье очей моих. Не теряй бдительности или однажды утром будешь лежать в кровати холодный и выпитый. Помни об этом! — прошептала Гюльнара.
Шепча, она безостановочно вилась вокруг Мефа. Ее зрачки то сужались, то расширялись. Тонкие руки касались то щеки, то рукава. Несмотря на бесплотность джинши, прикосновения были вполне материальны. Меф ощутил легкое головокружение.
Даф спокойно подошла и наступила ему на ногу. Меф ошарашенно повернулся к ней и разорвал контакт со взглядом Гюльнары. Голова сразу  перестала кружиться.
— Не давай ей себя касаться! Не смотри выше подбородка. Это гипноз! Такой же, как у Наты! — сказала Даф.
Недовольная, что ей помешали, джинша Гюльнара с досадой уставилась на Даф.
— Кто это топчет тебя ножкой тридцать шестого размера? Неужели твоя девушка? Да еще и блондинка? Фуй, какая феноменальная пошлость! Блондинки скучны как белые мыши! У них в жилах не страсть, а обезжиренный кефир.
Даф растерялась.
— Спасибо. Буду иметь в виду, — сказала она. Гюльнара протянула руку и похлопала ее по щеке.
— Да не за что, дорогая. Спрячь дудочку! Я не настроена никого убивать.
— Как то я не особенно вам верю, — пробормотала Даф.
— Ну и не верь. Бывает, и я становлюсь истеричной, но только при определенных обстоятельствах. Что это за обстоятельства, говорить мне сейчас не хочется.
— Э э… Ну да… А вопрос можно? Разве джинны бывают девушками? — поинтересовалась Дафна.
Гюльнара снисходительно посмотрела на Даф. Ее длинный ноготь очертил в воздухе прямую дымную линию.
— Дорогая, на тупые вопросы я не отвечаю. Я их задаю, — джинша изогнулась в воздухе змеиным движением и повернулась к Мефу. — А почему молчит мой повелитель? Может, он ради разнообразия сам желает что то спросить?
— Как ты попала в кувшин? — поинтересовался Меф.
— Учитывая, что среди нас есть блондинка — даю ответ сугубо для блондинок. Меня заточил плохой дядя — повелитель джиннов. Старый урод с километровой бородой хотел взять меня замуж.
— А ты не хотела? — сочувственно спросил Меф.
Гюльнара насмешливо мотнула головой.
— Почему же не хотела? Я женщина авантюрная и к богатым папикам отношусь с симпатией. Но у нас возник маленький принципиальный спор: кто кого возьмет в гарем. Он меня в свой или я его в свой, мужской, разумеется. Финал бьл предсказуем. Старый осел взбесился и стал сыпать проклятиями. У него это неплохо получилось. Я оказалась в амфоре, а амфора на океанском дне. Он поклялся, что уничтожит меня, если я когда либо хоть нос высуну из кувшина. Ну и ладно. По крайней мере я смогла насладиться одиночеством.
Меф засмеялся. Даф ощутила укол ревности. Эта наглая джинша с мятными глазами могла плохо повлиять на ее Мефа в нравственном плане.
— Послушайте! Можно вопрос? — сказала Даф напряженным голосом.
— Что блондиночка хочет узнать? Почему до солнца нельзя дотянуться ручками, если его видно глазками? Почему яблочко снаружи красное, а внутри белое?
— Блондинка хочет узнать, как может джинша, такая красивая, такая большая, поместиться в такую маленькую амфору? — сказала Даф.
Меф поперхнулся. Гюльнара посмотрела на Даф долгим проникновенным взглядом. Той стало не по себе.
— Дешевая разводка! Неужели мы, джинны, так похожи на идиотов? Того, кто первым пустил слух, будто джинна так просто поймать «на слабо», стоило бы сварить живым в масле, — процедила Гюльнара сквозь зубы.
— Ну я считала… мне действительно хотелось убедиться, что вы поместитесь… Вы такая крупная дама, а кувшин такой крошечный, — заметалась Даф.
— Что, правда, хотелось? Без подвоха? Ну так и быть! — смилостивилась джинша.
Она превратилась в дымок и скользнула в амфору. Даф с торжеством заткнула ее пробкой, но тотчас услышала издевательский хохот. Рядом с сосудом материализовалась Гюльнара.
— Нет, солнце мое, ты все таки конкретная блондинка! Разумеется, я тебя надула. Запустила в кувшин морок, сама же осталась здесь, — прощебетала она. — А теперь, блондинка, не обижайся, но я тебя убью. Джинны не прощают тех, кто пытался их одурачить!
Даф попятилась. Джинша неторопливо плыла к ней. Меж ее длинных ногтей скользили синеватые молнии.
— Властью, данной мне кольцом Давида, Соломона, Артенома и Сахнаба, племянников визиря повелителя всех джиннов, приказываю тебе остановиться! — крикнул Меф.
Гюльнара насмешливо покосилась на него.
— Я бы с радостью, мой сладкий! Для тебя все, что угодно, а для Артенома с Сахнабом и подавно. Да не слышу я! Уши заложило, — сказала джинша. Даф вскинула к губам флейту, но не успела довести маголодию даже до середины. Гюльнара хлестнула ее внезапно удлинившейся рукой. Паралитический разряд боли прошел по флейте и заморозил Дафне щеку. Флейта вылетела у Даф из пальцев. Даф отскочила, ударилась о стену, отползла. Она увидела, как между ней и джиншей, занося меч, метнулся Меф.
— Отойди, тебе говорят! Не трогай ее!
— Не мешай, повелитель! Я должна отомстить! — шипела джинша.
Однако прежде чем клинок, опасный для джиннов не меньше, чем для других бессмертных, коснулся Гюльнары, случилось непредвиденное. Едва тень от рукояти меча упала на ее лицо, как джинша внезапно застыла. Ее лицо перекосилось, побледнело. Глаза стали сползать на подбородок.
— Повелитель джиннов здесь! Он нашел меня! Не отдавайте ему перстень, хозяин! Спрячьте меня! — закричала она и с быстротой молнии нырнула в амфору.
Меф поспешил заткнуть амфору пробкой. На этот раз джинша действительно оказалась внутри.
— Что ее так напугало? Твой меч? — спросила Дафна.
Буслаев пожал плечами.
— Нет. Сдается мне, она испугалась обычной тени.
— Тени твоего меча? Буслаев посмотрел на меч.
— Не знаю. Может, не в мече дело? Может, она вообще боится теней, даже случайных? У каждого джинна есть какая то древняя фобия. Иногда смешная, — сказал Меф.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю, но догадываюсь. Должно же быть нечто, что ограничивает их силы? И что будем делать с этой амфорой? Забросим куда подальше?
Даф, подумав, сочла этот план не самым блестящим.
— Лучше возьмем с собой. А перстень отдай мне. Тогда в следующий раз она на меня не набросится, если что, — сказала Дафна и сунула амфору в карман.
— Так я и знал, что придется его снять. Бедные маги! И как они только так ходят? — проворчал Меф, начиная скручивать перстень.
...
Вдруг смоляной, упругий, словно из блестящего эбенового дерева выточенный, юноша-джинн, натёртый пахучими восточными маслами, материализовался посреди приёмной и осклабился, бесцеремонно разглядывая Улиту. С плеча у джинна свисала брезентовая сумка с эмблемой курьерской почты стражей мрака. Обнаружив, что Улита, занятая дрессировкой комиссионеров, его не заметила, юноша подкрался и нежно подул ей в ушко. Тяготеющие к глобализму формы Улиты произвели на страстного джинна неизгладимое впечатление.
– Некогда! Не видишь, работаю? Вечером залетай, Али! – отмахнулась Улита.
– Вай! Я нэ Али, я Омар! – обиделся джинн, пожирая Улиту страстным взглядом.
– Омар? А Али куда делся? Так ты новенький, что ли?..
– Пачэму новенький? Зачэм новенький? Я нэ новенький! Я сэйчас буду от огорчения старэнький! – обиделся юноша-джинн и снова подул в ушко.
– Я же сказала: некогда, Омар! Вечером залетай! И прихвати чего-нибудь перекусить. Только, умоляю, без магии. У меня от наколдованных продуктов изжога, – смягчилась Улита.
Юноша-джинн просиял и собрался испариться.
– Эй! – сказала Улита. – А работа? Давай то, что ты принёс! Вечно вам напоминать надо!
Джинн хлопнул себя по лбу.
– Вай! Савсэм забыл! Срочное послание для Арея! – Он сунул Улите длинный свёрток и исчез, обратившись в столб дыма. Напоследок он ещё раз успел ухмыльнуться, упаковав в одну ухмылку все свои вечерние планы.

Письмо Герману Дурневу:
“Господин Герман Дурнев!
С удовлетворением сообщаем Вам об окончании тяжбы, длившейся с 1632 года. Причиной прекращения тяжбы послужила окончательная физическая и астральная смерть второго претендента на наследство — имп. Лигулы К.А.
Согласно решению Верховной коллегии Трансильвании, Вы признаетесь единственным наследником Вашего пращура. Кроме того, в соответствии с пунктом 13.13/666 нашего Кодекса вы автоматически назначаетесь пожизненным почетным председателем В.А.М.П.И.Р.
Приняв во внимание все факты, главная совещательная коллегия В.А.М.П.И.Р. единодушно посчитала, что высокое родство и природные свойства характера компенсируют отсутствие у Вас магических способностей.
В случае Вашего согласия унаследованные Вами регалии будут присланы вам на дом в ближайшее время.
Преданный Вам
Малюта Скуратофф,
Верховный судья
Трансильвания, Долина Малокровия,
12 мая 20... года”
***
Внезапно письмо из Долины Малокровия сорвалось с дивана и, трепеща краями, попыталось улепетнуть в форточку вслед за конвертом.
— Не-е-е-ет! А ну остановись! Лови его, Пипа! Издав нечеловеческий вопль одураченного карьериста, самый добрый депутат бросился вдогонку. Пытаясь схватить письмо, он размахивал руками, как в засекреченной шаолиньской школе ветряных мельниц. В той самой школе, куда дядя Герман на заре своего предпринимательства удачно продал семьдесят уцененных пепельниц “Мечта пожарника” под видом курительниц фимиама из царской коллекции бронзы. Дурневу почти удалось схватить письмо, но лист вспыхнул у него в руках. Коричневая огненная точка, возникшая сначала в центре, мгновение спустя превратилась в синеватое пламя, охватившее все письмо.
Дурнев замер посреди комнаты, с позеленевшим лицом разглядывая крупные хлопья пепла на ковре.
— Все пропало! Мы не запомнили адреса! — убито сказал он.
Тетя Нинель с ужасом уставилась на мужа. На ее верхней губе выступили крупные капли пота.
— Котик, только ты, пожалуйста, не пугайся... — сказала она.
— Что еще такое?
— Твои зу...зубы...
Дурнев уже и сам ощутил, что с его зубами что-то не в порядке. Зажав рот ладонью, он метнулся к зеркалу. Здесь он нерешительно убрал руку. Четыре тонких острых клыка — два сверху и два снизу — сходились почти впритирку.
— Нинель! Кажется, я теперь знаю, что такое “В.А.М.П.И.Р.”! —хрипло проговорил дядя Герман.
***
Став почетным председателем В.А.М.П.И.Р., дядя Герман резко преобразился. В изгибе его спины появилось нечто царственное. Его зеленое лицо приоб¬рело королевскую брюзгливость. Порой вечерами он застывал перед зеркалом и, выдвинув зубы — теперь он мог это делать по желанию, — провозглашал:
— Трепещите все! Я король вампиров! Наследник моего пращура!
Как-то Пипа неосторожно хмыкнула:
— Пап, да какой ты вампир! У тебя даже на томат¬ный сок аллергия! Интересно, те умники из Трансильвании об этом знают?
Дядя Герман так взбесился, что первый раз в жизни накричал на дочь и даже бросил в нее подуш¬кой.
Такса Полтора Километра надрывно завыла из-под дивана. Из своего убежища она не вылезала уже несколько дней. Такой сдвиг в психике случился с ней после того, как самый добрый депутат попытался уку¬сить ее за лапу. Дядя Герман был не виноват. Винова¬то было полнолун
***
Стук в дверь не прекращался. Осторожно выгля¬нув через стекло, супруга дяди Германа увидела на лоджии огромные кожаные сапоги со шпорами, кото¬рые, подскакивая, раздраженно пинали дверь. Рядом с сапогами лежала шпага в ножнах и небольшая ме¬таллическая корона, больше напоминавшая обруч.
“Ага, это же регалии Германа! Эти психи из Трансильвании все-таки их ему прислали! Надо куда-нибудь спрятать эти штуки, пока Герман окончательно не свихнулся!” — решила тетя Нинель,
Высунувшись на лоджию, она схватила сапоги, шпагу и корону и, разглядывая их, вернулась в комна¬ту. Такса Полтора Километра вновь завыла из-под ди¬вана. На этот раз вой ее был особенно надрывным и душераздирающим.
“А сапожки-то ничего! Стиль есть! И размер как будто мой!” — мечтательно подумала тетя Нинель, осторожно трогая пальцем звякающее колесико на шпорах.
Корона и шпага заинтересовали ее куда меньше. На них были следы ржавчины, и поэтому Дурнева брезгливо несла их на расстоянии вытянутой руки.
***
Первый из двух незваных гостей был уже седой, с бугристым носом и узким, точно щель почтового ящика, ртом. Позади него, перегораживая прихожую квадратными плечами, возвышался атлетический, почти двухметровый верзила с мощными надбровными дугами и неразвитым подбородком.
На плащах у обоих погасали красные искры - верный признак того, что они недавно применяли пространственное заклинание. Заметив дядю Германа, гости приветственно осклабились. Дурнев невольно обратил внимание, что их глазные зубы значительно выдаются вперед.
- Вы Герман Дракула IV? - деловито поинтересовался седой. - Очень приятно! Нам необходимо поговорить с вами. Не пытайтесь бежать, это бесполезно!
Дико замычав, Дурнев хотел захлопнуть дверь в комнату и схватить шпагу, но опоздал. Узкоротый в тот же миг сунул в проем ногу, а громила подхватил депутата в охапку и, не церемонясь, втащил его в гостиную. Здесь он с размаху посадил дядю Германа на диван, а сам отошел на пару шагов и огляделся.
***
Заклокотав от ярости, Бум схватил Дурнева за шиворот и стащил с дивана. Ноги бывшего депутата повисли в воздухе. Шестое чувство подсказало дяде Герману, что из него будут вытрясать пыль.
- Эй, верзила! Только не по носу! Нос у меня слабый! - быстро заявил председатель В.А.М.П.И.Р.
- Спасибо, что подсказал! Именно с носа я и начну! - поблагодарил Бум и размахнулся. Дурнев зажмурился.
- Не смей, Бум! Это все-таки наш председатель! Надо уважать начальство! - услышал он окрик Скуратоффа.
- Настоящим председателем он станет, когда загрызет своего первого лопухоида! А пока я его поучу. Я чувствую, что он врет. У него рожа хитрая. Ненавижу хитрые рожи! - прорычал верзила.
- Бум! Я кому говорю? Это не простой лопухоид! В его жилах течет благородная кровь графа Дракулы! Иди ты его отпустишь, или... - В голосе Малюты появилась явная угроза.
***
- Теперь об этом и о другом подробнее. Маги, живущие в Трансильвании, утверждают, что вампиры в последние недели ведут себя престранно. довольно часто они небольшими группами телепортируют в мир к лопухоидам, нарушая договор между магами и вампирами от 1731 года, запрещающий вторгаться в жизнь лопухоидов. Магшество Продрыглых Магций выражает свою обеспокоенность этим фактом. О непосредственных нападениях вампиров на лопухоидов говорить пока преждевременно, однако совсем недавно по секретным каналам нам стало известно, что из мира лопухоидов вернулся верховный судья Трансильвании Малюта Скуратофф. По слухам, он встречался с председателем В.А.М.П.И.Р. господином Германом Дурневым. Встреча проходила за закрытыми дверями. К сожалению, нам ничего не удалось выяснить не о самой встрече, ни об обсуждавшихся на ней вопросах,  - продолжала мадам Припятская, хитро подмигивая с экрана зудильника.
***
Таня завернула за угол, и... внезапно в голове у нее словно зазвенел серебряный колокольчик. Она не могла точно описать свое ощущение, но что-то подсказывало ей, что она наконец нашла то, что искала.
Перед ней был козырек полуподвального этажа с непримечательной и даже какой пошловатой вывеской:
“Вампирня Мадам Вамп” (бывш. “Любимая артерия”)
Немного в стороне углем на каменной стене было на царапано:
“ВНИМАНИЕ!
Вампирня охраняется магией вуду! Белым магам, призракам и мертвякам свыше трех дней вход строго воспрещен.
- А призракам-то почему нельзя? - удивился Ванька - Вот напущу на них Безглазый Ужас - магия вуду окажется в пролете...
- А я бы напустил Недолеченную даму, Сказал бы ей, что у поручика появилась воздыхательница. Она разнесла бы это заведеньице по кирпичам... - мечтательно заявил Баб-Ягун.
Он оглянулся и нетерпеливо потянул Таню за рукав:
- Ну что, пошли?
- Боюсь, мне туда, - невесело сказала Таня.
Ванька и Ягун с тревогой уставились на нее. Шутливое настроение у них мгновенно исчезло.
- Откуда ты знаешь?
- Не знаю откуда, но знаю...
- Ты спятила? Не слышала об охранной магии вуду? Смерть будет страшной и непредсказуемой. И ничего нельзя будет поделать, - забеспокоился Ванька.
- Если я белый маг, призрак или мертвяк - то да, это верная смерть... - уточнила Таня. - Но я не призрак (можете меня, к примеру, пощупать) и пока не мертвяк... Эй, Ягун, перестань меня щупать! Я вообще-то не то имела в виду!
- Но ты белый маг! - сказал Баб-Ягун, убирая руки за спину.
- Была. Теперь я на темном отделении.
- Неважно. Ты осталась светлой! Магия вуду тебя уничтожит! Ей плевать на все отделения - главное то, что у тебя в душе. Твоя суть! - крикнул Ванька.
Таня раздраженно посмотрела на Ваньку. Зачем говорить то, что и так понятно? Чтобы еще сильнее напугать? Разумеется, магия вуду ее убьет, но серебряный колокольчик продолжал настойчиво звенеть. Сомнений нет - ее и туда. В мире магии ничего не происходит случайно. И всего было бы повернуться и уйти, но Велес, Триглав и Симорг мчатся сюда из Потустороннего Мира Стоит лишь закрыть глаза, чтобы увидеть, как ветер прижимает золотую вуаль к трем лицам бога войны и мора.
- Я пошла! Ждите меня здесь, хорошо? - крикнула она и, спотыкаясь на выщербленных ступеньках, торопливо спустилась к двери.
Дверь - огромная, черная, мрачная, так не вязавшаяся общим убогим впечатлением от заведения, - ждала ее.
Таня собралась с духом.
- Меняус неодурачус! - произнесла Таня, выбрасывая; красную искру.
Это заклинание они совсем недавно проходили на белом отделении. Вернее, Меняус неодурачус было даже не заклинанием, а тестом-проверкой на присутствие скрытой магии.
- Ne inducas in tentationem <Не введи нас во искушение (лат.) Евангелие от Матфея.> - осуждающе пробрюзжал Феофил Гроттер, когда его перстень через равный промежуток времени выбросил еще одну красную искру.
Едва вторая красная искра погасла, как Таня увидела, как по двери словно прокатилась серебристая волна. Вот она магия вуду. Вывеска не лгала... Вампирня “Мадам Вамп” действительно тщательно охранялась.
Понимая, что еще мгновение, и она просто-напросто струсит и побежит обратно, Таня схватилась за ручку и потянула ее на себя. Внезапно она услышала шипение и, одновременно ощутив в руке что-то живое, с трудом сдержалась, чтобы не завизжать. То, что вначале было ручкой, превратилось в отвратительную отрубленную змеиную голову.
Раздвоенное жало мертвой головы коснулось Таниной ладони, скользнуло по пальцам и пощупало магическое кольцо.
- Ссссссмерть ччччужжжакам!
Пасть распахнулась. Капельки мутного яда смешивались с ниточками слюны. Ядовитый зуб безжалостно коснулся Таниного запястья...
“Это смерть!” - подумала Таня, отлично знавшая, что против магии вуду нет контрзаклинаний.
- Пррохххходиии!
И тут змеиная голова рассыпалась в прах... дверь заскрипела и широко распахнулась, пропуская Таню. Девочка оцепенело стояла на месте. Несмотря на холод, она ощутила, что спина у нее взмокла.
Дверь в последний момент признала в ней свою.
“Сомнений нет. Я темная. Магия вуду не ошибается”, - подумала Таня и, оглянувшись на застывших истуканчиками Ягуна и Ваньку, шагнула внутрь.
Она оказалась в небольшом закопченном зале, который освещали только желтые омерзительные свечи, отлитые в форме пальцев. За стойкой был самый безобразный бармен из всех, которых Тане когда-либо приходилось видеть: толстый, расплывшийся, с тройным подбородком и крошечными, утопающими в складках жира глазками, Рот был прорезан как-то криво. Создавалось впечатление будто бармена наспех вылепили из куска сала а затем наискось резанули по жиру опасной бритвой.
Поспешно, стараясь не попадать в пятна света, Таня скользнула в тень и нырнула под ближайший столик. Бармен вампирни ее не заметил. Он протирал стаканы, вставая в них прозрачные трубочки капельниц. Закончив со стаканами вышел из-за стойки и направился в другой конец заведения.
Таня проследила за ним взглядом и внезапно обнаружила, что вампирня совсем не такая пустая, как ей показалось вначале. За одним из дальних столиков, сидя к Тане лицом, но явно пока не замечая ее, сидели двое мужчин.
Первый был седой, с бугристым носом и ртом таким узким, что в него хотелось бросать почтовые конверты. Рядом с ним на тонконогом стуле громоздился плечистый силач. Облокотившись о стол, он подпирал ладонями свою разъевшуюся физиономию и, видно, мечтал об обеде.
Таня не знала ни того ни другого - она видела их впервые. Разумеется она даже вообразить не могла, То, окажись здесь сейчас незабвенный председатель В.А.М.П.И.Р. Герман Дурнев, он немедленно узнал бы своих своевольных подчиненных - Малюту Скуратоффа и его телохранителя Бума. Перед ними на столе оплывала жирная отвратительная свеча - отрубленный палец мертвеца, воткнутый в бронзовый подсвечник.
- Эй, бармен! Первую! - щелкнув пальцами, крикнул Бум.
- Вторую! - коротко распорядился Малюта Скуратофф.
Бармен вновь появился за стойкой. Таня увидела, что он вытащил из холодильника большой пластикоый пакет с чем-то алым. Из пакета торчала капельница. Бармен ловко выдавил ровно столько красной жидкости сколько нужно было для одного стакана. Потом из другого пакета наполнил еще стакан.
Закончив с подготовительной частью, он поставил стаканы на поднос и вразвалку подошел к столику.
Малюта Скуратофф протянул руку за стаканом и брезгливо попробовал. Бармен почтительно смотрел на него.
- Что это? Отравить меня хочешь? - внезапно взвизгнул Скуратофф и выплеснул содержимое стакана бармену в лицо.
В ту же секунду Бум сгреб бармена громадной ручищей пригнул его голову к столу, так что он буквально уперся в него носом.
- Ты что дал шефу? - прорычал он.
- Вторую группу, - дрожа, промямлил бармен.
- А резус какой? Положительный?
- П-п-п-п-положительный.
- Запомни раз и на всю жизнь! Шеф ненавидит положительный резус! Иди и принеси ему отрицательный.
Бум разжал ручищу.
Испуганный бармен поспешил исправить ошибку.
- А я вот всякие резусы люблю. Лишь бы побольше, - уже доброжелательно, точно ничего и не было, просипел ему вслед Бум, с наслаждением загребая ручищей свой стакан.
Пока вампиры пили, Таня незаметно подобралась ближе. Пол был грязный, заплеванный. К ладоням липла осыпавшаяся с чьих-то сапог земля и высохший крысиный помет. Зато ни объедков, ни рыбьих костей, ни крошек. Разве что старые зажимы для капельниц. Крысам тут было лакомиться явно нечем.
Бармен вернулся с подносом и почтительно протянул стакан Малюте. Тот пригубил и вновь скривился... На лице бармена выразилось страдание. На висках выступили капельки пота. Он предчувствовал новую взбучку.
- Что ты мне дал, солнце мое? - вкрадчиво поинтересовался Скуратофф.
- Кы-кы-ровь.
- Вторая группа?
- Ды-а.
- Умница. Отрицательный резус? - еще тише спросил Малюта.
- Ды-ды-ды-да, - промямлил жирный бармен.
- Да, вторая, отрицательный… Все точно! - согласился Малюта, аккуратно выливая содержимое стакана на пол.
Бармен с ужасом смотрел на него.
- Но это мужская кровь, а я люблю женскую! Ясно тебе? - после паузы закончил Скуратофф.
Бум, давно высосавший свою порцию, с укором посмотрел на шефа. Видно было, что разбазаривание драгоценного продукта не слишком ему нравится. Не имея возможности выразить свое неудовольствие адресно, громила ограничился тем, что толкнул бармена в спину и послал его за новой порцией крови.
- И мне еще стаканчик... Лучше сразу графин! - распорядился он вслед.
Жалея, что не взяла у Пуппера плащ-невидимку, который Гурий раз двести предлагал переслать с купидончиком, Таня затаилась под соседним столиком. Она сидела на полу и, поджав колени, обнимала их руками, стараясь стать как можно меньше. На занятиях по нежитеведению Медузия не раз предупреждала, что вампиры ощущают тепло живых и отлично видят в темноте.
К счастью, теперь на столе чадила свеча, от которой тоже исходило тепло. К тому же она слегка слепила вампиров.
Пять, десять, пятнадцать минут... У Тани начали затекать ноги. Вампиры молча сидели за столом, насасывались кровью и на глазах округлялись. Особенно заметно раздулся тощенький Скуратофф. Он был такой худой и ссохшийся, что в нем и горошина была бы заметна.
От крови глазки Малюты маслянисто заблестели, а речь сделалась неразборчивой. Он то и дело икал, и Таня могла расслышать лишь некоторые его фразы:
- Проклятых магов. поставить на место... из-за этого вора... Без него мы бы уже.. Никак не соглашается.. Этот идиот даже не знает, какая власть могла бы...
Бум согласно мычал, Он уже опух от донорской крови и явно не понимал стратегических замыслов шефа. Но уже заранее был со всем согласен.
Подошел бармен очередным графинчиком для Бума, и Малюта сразу замолчал. Лишь когда бармен удалился, Скуратофф ударил сухоньким кулачком по столу. Оплывшая свеча, почти уже превратившаяся в огарок, подпрыгнула, упала в лужицу крови и погасла.
- Решено! Последняя возможность... В тот самый день, когда... Этот добренький бестолковый мир должен узнать, кто главный! - громко, но опять невнятно крикнул Скуратофф.
Бум завозился и, с сопением поднявшись, заворочал тяжелой головой. Он и Малюта Скуратофф разом уставились на стол, под которым пряталась Таня. А еще через мгновение Таня сообразила, что ее выдало: свеча погасла, и теперь живые мертвецы ощущали тепло ее тела и пульсирование ее крови.

Перед ним обнаружился карлик с большой бугристой головой, покрытой не то лишаями, не то заросшими красной шерстью родинками. Его макушка была где-то на уровне пупка дяди Германа. Однако маленький рост ничуть не лишал карлика самоуверенности. В руках у него была сучковатая, с резными узорами палка из красного дерева, на которую он опирался не без некоторого изящества.
Карлик так и светился от чувства собственного достоинства, которое ничуть не умалялось тем, что единственной одеждой карлику служила волчья шкура. Он был бос, с ногами, по колено покрытыми грязью - такой жирной и густой, что со стороны близорукому человеку могло показаться, что карлик обут в щегольские хромовые сапоги. Даже для конца октября грязи было явно многовато. Однако самым неприятным в незнакомце были даже не красные родинки и не грязь, а кошмарный запах - резче и отвратительнее, чем от болотного хмыря. Видно было, что карлик принимает душ только при несчастном стечении обстоятельств - когда попадает под дождь.
Пока дядя Герман тупо разглядывал огромные, не по росту, ступни гостя, с ногтями желтыми и крепкими, как черепаховый панцирь, карлик, ничуть не смущаясь, произнес гнусавым голосом:
- Квартира Дурневых? Вот приехал к вам! Жить, то ись, у вас буду!
Ошеломленный такой неслыханной наглостью, дядя Герман сумел лишь открыть рот. Рука, в которой он сжимал шпагу, опустилась.
- Ты что, братик, не рад? Своих не узнаешь? Это ж я! - обиделся карлик.
Директор фирмы “Носки секонд-хенд” замотал головой, демонстрируя всем своим видом, что не знает и знать. Карлик прошмыгнул у дяди Германа между ног и залебезил перед его супругой.
- Решил я, мамуля, у вас пожить. Не прогоните же, то ись. Совсем у нас плохо стало. Ни тебе кровушки попить, ничего... Прямо хучь здеся ложись и подыхай! - объяснил он, мигая слезящимися глазками.
Однако, несмотря на твердое намерение распрощаться с жизнью, родственничек с каждой минутой все больше распоясывался. Он решительно зашаркал грязными ступнями по дубовому паркету, сунул свою палку за шкаф и, оказавшись у вешалки, по ходу дела вытер нос рукавом норковой шубы тети Нинели.
Дурнева разглядывала карлика со смешанным чувством ужаса и брезгливости. Тем временем Халявий уселся на пол и, с пугающей ловкостью почесав ухо ногой, бессвязно забормотал:
- Вот такая вот, то ись, наша жись! А тот еще колом... колом осиновым поперек спины... Я от кола-то увернулся да его за ногу. А тут второй из ружья как дребезнет, да серебряной пулей! Вот туточки пролетела мимо уха - свирк... А он уж снова приложился и целится! Едва я успел, значить, Темпора моралес произнесть.
Неожиданно Халявий осекся, встав, вытянулся по стойке “смирно” и, с беспокойством воззрившись на монументальную фигуру тети Нинели, поинтересовался:
- Болтаю, а у самого на языке вертится... Вы-то сами не из циклопих будете, мамаша? Нет? А то у нас в Трансильвании бродят по лесам эдакие фифы, зубы вышибают. Прям ни-ни - только сунься! Бессмертник Кощеев как-то мимо пролетал, с конского скелета упал, дык едва латы унес.
- Кто циклопиха? Я? Ах ты, секильдявка! - мигом теряя всякую робость, страшным голосом взревела тетя Нинель. Она крайне болезненно относилась к любым намекам на свой вес.
Испуганный родственник задрожал и полез забиваться под шкаф для обуви.
- Ой, страшна, мамаша, страшна! Прям хоть завтра к нам в Трансильванию! - запищал он оттуда.
Дядя Герман выронил шпагу. При повторном упоминании Трансильвании в мыслях у него смутно начало что-то проясняться.
- Погоди, так ты вампир? - спросил он, глядя на развитые глазные зубы выглядывающего из-под шкафа Халявия.
- Да не вампир я! Оборотень! Нехорошо, братец, своих не узнавать! Хоть ты и председатель, и Дракуле родня, да все ж таки нехорошо! - укоризненно произнес Халявий.
Он еще некоторое время посидел под шкафчиком и, убедившись, что тетя Нинель на него не кидается, выбрался наружу. Отряхнувшись, родственник извлек прямо из воздуха короткий нож с широким лезвием и решительно вонзил его в паркет.
- Иная-то шантрапа с медальонами балуется, да только я этих фокусов не признаю! Я уж лучше этак, по старинке! - сообщил Халявий и внезапно, безо всякого предупреждения, с необычайной ловкостью перекувырнулся через нож.
Облезшая волчья шкура, прежде свободно болтавшаяся на плечах, теперь словно приросла к своему хозяину. Лишайчатое лицо вытянулась. Руки удлинились. Ноги же, напротив, стали гораздо короче и покрылись жесткой серебристой шерстью. В следующую минуту потрясенные Дурневы внезапно осознали, что на паркете их квартиры, поджимая уши, сидит и скалится крупный волк.
Тетю Нинель забила такая крупная дрожь, что, чудилось, весь колоссальный правительственный дом затрясся и задрожал с ней вместе. Председатель В.А.М.П.И.Р. схватил с пола шпагу и выставил ее перед собой, на случай, если волк бросится на них. Но оборотень не бросался. Он смотрел на родственников желтыми, несимметричными, словно случайно прорезанными глазами, будто желал определить, кто из двоих аппетитнее. Потом встал и, негромко рыча, направился к тете Нинели. Из его полуоткрытой пасти стекала прозрачная и тонкая, как волос, нить слюны.
Тетя Нинель завопила дурным голосом.
- Мамуль, сколько можно шуметь? Кто там приперся? Вы мне мешаете чатиться!.. Я тут одну девчонку почти убедила, что Гэ Пэ на мне женится! - раздраженно крикнула из комнаты Пипа.
Услышав ее голос, волк повернул голову и замер. В его желтых зрачках мелькнуло что-то похожее на умиление. Забыв об аппетитной тете Нинели. Оборотень вновь бросился к ножу и перекатился через него. На полу опять возник Халявий с волчьей шкурой на плечах.
- Пардоньте, что едва не загрыз, мамаша! - извинился он. - Когда обернувшись, я малость не в себе бываю. Вроде я, а вроде и не я. Туман в голове. Если бы Пипочка моя родная голоска не подала, уж и не знаю, что было б.
- Откуда ты знаешь Пипу? - строго спросил дядя Герман. Директор фирмы “Носки секонд-хенд” только что едва не стал вдовцом и теперь размышлял, повезло ему или нет, что все сорвалось.
Халявий застенчиво переступил с одной босой ножки на другую.
- Да тут, то ись, какое дело, братец... Пипу-то у нас в Трансильвании все знают! Такая личность! - сказал он.
- Какая еще личность? - нахмурился Дурнев.
- Да как же! Поговаривают, внучок-то Пипин через две сотни лет повелителем нежити станет! Недавноть на камне судеб буквы, значить, проступили! Большому кораблю, как грится... А я-то как рад! Родная кровиночка!
***
***
Одна из дырок от бублика выпала из рук скуластого бородача алконавта и со звоном подкатилась к столу, за которым пировали вампиры. Увидев, где остановилась монета, бородач умоляюще
взглянул на бармена. Тот остался демонстративно безучастным.
Бородач вздохнул и, пошатываясь, поплелся поднимать.
— Щас кому то будет фарш мажор! — хищно сказала Улита.
— Какой фарш мажор?
— Увидишь, какой! Много фарша и много мажора! — пообещала ведьма.
Она не ошиблась.
— Простите, р ребята! П потревожу! — извинился бородач, прикладывая руку к груди жестом бывалых пьянчужек.
Вурдалаки переглянулись, предчувствуя развлечение. Опустившись на четвереньки, бородач пополз под стол за монетой. Он уже протянул дрожащую руку, когда здоровенный мертвяк, забавляясь, наступил ему каблуком на пальцы. Трясущийся бородач вопросительно поднял на него глаза.
— Га! Бо бо! — сказал вурдалак.
Это было то последнее и единственное, что он сказал. Других реплик упомянутого субъекта история не сохранила. Бородач вздохнул и закрыл глаза. В следующий миг деревянный стол подлетел к потолку. Столешница раскололась. Кровь из разбившихся стаканов еще не забрызгала стены, а скуластый, мгновенно обратившись в небывало огромного, с седой шкурой волка, уже отгрыз у вампира голову. Тело тяжело завалилось на бок. Приятели мертвяка вскочили, страхуя головы от летящих досок стола. Это было серьезным просчетом. Закрывая голову, теряешь динамику, не думаешь о корпусе и ногах. Прежде чем мертвяки успели собраться и атаковать, волк уже перегрыз одному бедренную артерию, мимоходом отмахнув кисть, которой мертвяк пытался защититься, и бросился снизу на горло второму. Все происходило с невероятной скоростью. Волк даже не рычал. Он действовал. Точно, жестко и расчетливо.
Когда мгновение спустя он вскинул морду, она была вся в крови. Чужой, холодной, позаимствованной у другого, крови вампира. Мефу достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что мертвяк уже не встанет. Раны таких размеров не зарастают даже у вампиров. Последний мертвяк, верно оценив расстановку сил, метнулся к стене, на которой висели алебарды, но добраться до алебард не успел. Волк прыгнул на него сзади, толкнул лапами в спину и сбил с ног. Послышался отвратительный, ни на что больше не похожий звук раздираемой плоти.
Даф закрыла лицо руками. Для нее, рожденной в Эдеме, невыносимо было смотреть на такое. Когда несколько секунд спустя ужасные звуки смолкли, Даф решилась оторвать руки. Огромный седойволк исчез. Трясущийся бородач поднял с пола монетку и, обтерев ее о куртку неподвижно лежащего вампира, пошатываясь, направился к стойке. Движения его вновь приобрели картонную важность, какая бывает только у алконавтов.
Подошел к стойке, положил монету в кучку и жестом кутилы придвинул всю мелочь бармену.
— Пжалста, сто псят! — сказал он.
Бармен, не удивляясь, взял большую бутылку с кровью и вместо «сто псят» щедро плеснул все двести. Затем подал кому то знак, чтобы убрались в зале. Видимо, стычки, в том числе и с подобным исходом, не были в его заведении редкостью.
Бородач с полным стаканом отошел в уголок и сел за освободившийся столик (отравителя, который сидел тут прежде, как ветром сдуло).
— Кажется, кто то сейчас достигнет нирваны, — сказал Меф.
Арей кивнул.
— Он и так постоянно в нирване. Во всяком случае в человеческом воплощении. Зато в другом его воплощении с ним лучше не связываться.
— Это я уже заметил. Как его зовут? — спросил Меф.
— Олаф.
— Скандинавское имя.
— Неудивительно. Он варяг.
— Варяг?
— А что тебя удивляет? Варяги и занесли к нам оборотничество. Наши оборотни гораздо мельче, а все потому, что были покусаны позже. И пьяницы варяги страшенные, тут уж никуда не денешься.

Тарарах решительно сдернул с бочки крышку, и оттуда мгновенно высунулась бледная девушка с распущенными зелеными волосами.
- Фу, как от нее рыбой несет! Меня сейчас вывернет! - брезгливо сказала Гробыня, зажимая нос.
Русалка неприятно захохотала и, плеснув хвостом, метко обрызгала Гробыню водой из бочки. Причем досталось и маячившей поблизости Рите Шито-Крыто, одной из гробыниных подруг.
- А-а! Что она наделала! - завопила Гробыня, отскакивая в дальний угол зала.
- Ничего, высохнешь! Разве ж ей приятно? Она у нас такая красавица, а ты говоришь: рыбой пахнет! - сказал Тарарах.
Стоило русалке услышать комплимент, как она мгновенно перестала колотить по воде хвостом и начала прихорашиваться, смущенно хихикать и поправлять волосы.
Тарарах продемонстрировал, как из еловых шишек, корня одуванчика и ядовитых цветков лютика приготовить раствор, убивающий карповую вошь, и ловко обработал им хвост русалки.
- Видели? - сказал он. - А теперь ваша очередь. Кого я давно не вызывал? Пупсикова!
Неохотно вытащившись к доске, Дуся попыталась сделать то же самое, что и Тарарах, но русалка внезапно схватила ее за руку и принялась щекотать, да так, что у Дуси глаза на лоб полезли.
- Ну-ну, успокойся! - велел Тарарах, отправляя Дусю на место. - Это оттого, что ты взяла ее за плавник! Русалок за плавники не трогать, они этого не любят! А вот за чешую сколько угодно! Кто следующий?

Неожиданно у нее под ногами послышался странный чавкающий звук. В полу появилась вначале голова, потом грудь, а затем оттуда вынырнул смуглый молодой человек с сизым носом и в расстегнутом пехотном кителе. От привидения веяло холодом и сыростью. Сквозь его грудь смутно просвечивала противоположная стена. Таня отскочила. Не сделай она этого, призрак прошел бы ее насквозь. Он и собирался это сделать, но, заинтересовавшись, остановился и стал разглядывать девочку.
- О, шарман! Новенькая в Тибидохсе! - воскликнул он трескучим голосом. - И за что, интересно, тебя сюда поместили? Дай-ка догадаюсь. Небось примагнитила взглядом кошелек, как те сестры-цыганки? Или ты та особа, что заморозила свою математичку? Так ей и надо - и так сухарь сухарем. Пусть побудет Снегурочкой! Снова нет? Тогда сожгла случайно взглядом классный журнал за компанию с учительской?.. Зомбировала дедушку за то, что он не купил велосипед? Превратила в деньги конфетные фантики?.. Засунула папу-алкаша в водочную бутылку? Нет?
Неожиданно мутный взгляд призрака остановился на кончике Таниного носа. Лицо у него вытянулось и пошло рябью.
- Ба! Что я вижу? Неужели ты та самая? - воскликнул он.
- Какая “та самая”? Я - это я. Таня Гроттер. Дочь Леопольда Гроттера.
Призрак хрюкнул от смеха. Он быстро протянул руку и, прежде чем девочка успела отстраниться, щелкнул пальцем по ее носу. Тане почудилось, что на родинку ей направили струю затхлого ледяного воздуха.
- Миль пардон, бедная овечка. Я просто проверял, настоящая ли у тебя родинка. Да, ты точно Гроттер... Глазам своим не верю! Со стороны Сарданапала было крайне глупо притаскивать тебя сюда именно сейчас... Если он только - ха-ха! - не захотел пополнить свою коллекцию полтергейстов...
- О чем вы говорите? - не поняла Таня.
Но призрак не стал пояснять. Он вдруг расхохотался, да так, что физиономия у него куда-то поплыла.
- Пойду расскажу всем, что видел саму Таню Гроттер. Порадую своих приятелей, - заявил он, ловко подхватывая ускользающий нос. - Кстати, просьбочка у меня, миль пардон. Спинку не почешешь?
Призрак повернулся спиной. Таня зажала рот рукой, чтобы не закричать. В спине у него торчало по меньшей мере двенадцать ножей.
- Значит, не почешешь? И кинжальчик не поправишь? - спросил призрак, поворачивая голову под немыслимым для живого человека углом.
Не дожидаясь ответа, он по-дурацки заржал и быстро уплыл в одно из ответвлений коридора, громко зовя:
- Эй, все! Хотите хохму? Знаете, кого притащил Сарданапал? Здесь Таня Гроттер!
Решив, что общения с привидениями ей пока достаточно, Таня кинулась бежать.

Таня и мечтала теперь узнать все о драконах и поладить с ними. Вспыльчивые, стремительные, яростные, драконы никому не подчинялись и не терпели никакой дрессировки. Даже к игрокам своей команды они привыкали с огромным трудом и часто, перепутав, заглатывали их вместо игроков противника.
***
Таня подошла к котлу. На дне, свернувшись, как могут сворачиваться только ящерицы, спал молодой салатово-зеленый дракон с острым гребнем. Самый маленький дракон, которого Тане когда-либо приходилось видеть. Размером меньше кошки – а еще точнее, если измерять все в тех же кошках – с двухмесячного котенка. Ноздри у него были резные, в форме запятой – классические драконьи ноздри. Когда дракон выдыхал, в глубине возникали крошечные алые точки, похожие на разгоравшиеся угли.
Таня смотрела на крошечного дракона с радостным недоверием. Она привыкла к драконам огромным, как Гоярын, или хотя бы к драконам размером с крупного жеребца орловской породы – как его сыновья.
- Какой маленький! Но почему в котле? Почему не в корзине? – спросила Таня.
- К сожалению, котёл – единственная вещь в доме, которую он не может подпалить или расплавить. Проверено опытом, - с ворчливой лаской сказал Ванька.
Примерно так хозяева говорят о любимых собаках, которые перегрызли в доме всё, до чего в теории можно добраться.
- А чей это дитёныш? Где его родители? – спросила Таня.
Ванька усмехнулся.
- Родители?.. Хм, помнишь, Тарарах показывал там, как определять возраст драконов?
- По цвету чешуи, по температуре пламени или по количеству чешуек вокруг ноздрей. По цвету чешуи он совсем еще младенец... Посмотри, какая она свежая, даже не зеленая, салатовая...
- Да, по цвету чешуи он еще совсем малыш, - легко согласился Ванька. - Зато температура пламени у него не детская. Да и по чешуйкам вокруг ноздрей выходит, что ему не меньше полутора тысяч лет.
- Полторы тысячи? Не верю!
- Хочешь посчитать? Только имей в виду, мне это стоило бровей, - заметил Ванька.
Дракончик посапывал на дне медного котла, раскалявшегося, когда струйка горячего дыма из его ноздрей касалась стенок. Вид у него был идиллический. Кожистые маленькие крылья казались непропорционально маленькими, как у цыпленка. Ванька заверил Таню, что это не мешает дракончику, когда он не спит, носиться так, словно к его хвосту привязали зажженный фитиль.
- Нелогично как-то. Если полторы тысячи, то почему он не растет? Сыновьям Гоярына гораздо меньше и уже какие лоси, - сказала Таня.
- Не знаю, почему. Есть у меня одна идейка, но я пока не уверен, что прав, - сдержанно ответил Ванька.

По привычке заглянув на последнюю страницу книги, дядя Герман уяснил, что она отпечатана в типографии издательства Графа и Графини Фомановых.
Мистический адрес - Лысая Гора. проспект Утопленника, Влад. 5.
Розничная цена 1 экз. - 2 зуба мертвеца с учетом всех налогов. Оплата производится строго через кассовую плаху.
- А еще зарплата, аренда, транспорт, складирование... Шахер-махер... С такой рентабельностью каши не сваришь! - по деловой привычке прикидывать чужие доходы подумал дядя Герман. Он открыл книжку и погрузился в чтение. Составлена книжка была просто и без изысков. Похоже, Ч. Борджиа был невысокого мнения о своих работодателях либо опасался перегрузить читателя. Вверху каждой страницы была живая картинка, под которой помещалось немного пояснительного текста крупными буквами.
Сварог
Бог огня
Цвет: небесно-голубой.
Сварог - создатель мира. В свои лучшие времена зажег факел солнца. С легкостью поражал пылающим мечом демонов тьмы. Имеет двух сыновей - Дажьбога и Сварожича. Уходя на покой, первому Сварог передал божественный дар огня, второму - молнии. Однако Сварог не учел, что у Перуна, Свентовита и Триглава - других сильных богов пантеона - нет желания допускать его сыновей к власти.
В настоящее время не у дел.
Перун
Громовержец, личность харизматическая.
Священные животные и растения: коза, дуб.
Символ, любимое оружие: топор и молот.
У Перуна серебряная голова и золотые усы. Он мчится на пылающей колеснице и стреляет из лука, прокалывая облака молниями. Жрецы Перуна собираются в дубовых рощах. Они вытесывают из целого ствола истукана и разводят костер из дубовых ветвей, который не должен по гаснуть, Несмотря на любовь к дубу, дуба пока не дал.
Владение иностранными языками: старославянский, санскрит.
Семейное положение: многоженец.
Триглав
Бог чумы (не путать с Ч.-д-Т.) и войны.
Символ: змея, изогнутая в форме треугольника.
Цвет: зеленый.
Характер: мстительный.
Триглав любит воплощаться в об. трехголового либо трехликого человека. Лица его закрывает золотая вуаль. Тот, кто увидит его лицо без вуали, умрет. Триглав оклеветал Сварожича, завидует Свентовиту, сеет распри в пантеоне.
Семейное положение: многократный вдовец. В настоящее время холост.
Велес
Бог торговли, лесных зверей, хранитель стад.
Символ: сноп зерна
Священные животные: вол в пшеничном ярме.
Священные растения: пшеница, кукуруза.
Цвет: коричнево-золотой.
Характер: благосклонный.
Общие сведения: ближайший советник Перуна. Следит, чтобы обещания не нарушались, сурово карает обманщиков и клятвопреступников.
Семейное положение: все схвачено.
Симорг
Хищная птица с человеческим лицом. Страж мирового древа.
Символ: мировое древо.
Характер: был уравновешенный, пока кто-то не спилил.
Цвет: зеленый.
Семейное положение: сгорает на работе.
Дажьбог
Сын Сварога. Бог солнца, лета и счастья.
Символ: солнечный диск.
Цвет: золотой.
Утром Дажьбог - молодой красавец с золотыми усами и головой. К вечеру старится, но за ночь вновь молодеет. Летает в золотой колеснице, запряженной двенадцатью огнедышащими конями с золотыми гривами и брызжущими искрами хвостами. Живет в сияющем небесном дворце, где восседает на троне из золота и пурпура. Не страшась холода, не демонов тьмы, прогоняя их сияющим мечом своего отца Сварога. Прислуживают Дажьбогу четыре девицы исключительной красоты. Заря Утренняя открывает утром два ворота. Заря Вечерняя закрывает их вечером. Вечерняя Звезда и Звезда Утренняя (также известна как денница) стерегут коней Дажьбога.
Семейное положение: состоит в браке с девицей Месяц. Когда супруги бурно ссорятся, у лопухоидов (см. брошюрку “Кратко о лопухоидах” происходят землетрясения. Четыре упомянутые девицы в ссоры не вмешиваются. Краснеют, но не уходят.
Сварожич
Сын Сварога. Бог силы и чести. Он же военный бог незнатного ратника. Покровитель мирного очага.
Символ: черная голова зубра, и топор.
Священные животные: зубр, лебедь.
Характер: нордический.
Получил от отца в дар молнию. Некоторое время управлял пантеоном с братом Дажьбогом, пока трон не занял Перун, Громовержец, военный бог вождей и знати. Сварожича такое положение вещей не устраивает, но, дорожа покоем, он не сотрясает пока существующего мира.
Сварожич иногда воплощается в облике простого воина, носящего шлем с лебедиными крылами. На нагруднике доспехов - голова зубра. В руке у воина - двухсторонний топор.
Семейное положение: не женат.
***
Изумленный Дурнев заглянул жене через плечо и... узрел на последней странице до которой он еще не дочитал, свой собственный портрет. Схематичный в чем-то карикатурный, но имеющий исключительное сходство с оригиналом. Дурнев нарисованный подмигнул Дурневу настоящему и панибратски сделал ручкой: мол, полюбопытствуй, что про нас пишет этот нехороший Ч. Борджиа.
Дядя Герман полюбопытствовал и узнал про себя следующее:
Герман Дурнев
Повелитель живых мертвецов (председатель В.А.М.П.И.Р.).
Символ: старый пень.
Священные животные: такса Полтора Километра.
Цвет: серый.
Характер: отсутствует.
Семейное положение: хронически отетенинелен, но скоро женится на Грызиане Припятской.
Руки у тети Нинели бессильно повисли. Тарелка вы скользнула из обмякших пальцев. Сырная курица беспомощно распласталась на ковре, разметав майонезные крылья.
- Что? С какой еще Грызианой Чернобыльской? - страдальчески воскликнула она. - Герман, признайся, ты мне изменяешь?
Что за глупости? Ты в своем уме? - отмахнулся директор фирмы “Носки секокд-хенд”.
Дурнев не учел, что тетя Нинель была ревнива, как Отелло.
- Я не верю тебе, Герман! Ты лжешь! Я вижу это по твоим бесстыжим глазам!. - воскликнула она.
- НИНЕЛЬ!
- Я тебе не Нинель, ничтожный! С этой минуты мы абсолютно чужие люди! Я уйду от тебя я не возьму с собой ничего, кроме балетных тапочек! Ты лишишься жены, а в Большом театре появится еще одна честная балерина! - трагическим голосом произнесла Дурнева.
На этом весь запас благородства тетя Нинель иссяк.
Приведенная в негодование собственным рассказом, она, схватив диванную подушку, ринулась к мужу чинить расправу.
Дядя Герман зигзагами, как загнанный заяц, крича что-то на бегу про сильные задние лапы. В минуту опасности в нем вновь пробудился кролик Сюсюкалка.
- Ты помнишь, изменщик коварный, как я доверялась тебе? - кричала разъяренная Дурнева, неосознанно припадая к народным истокам.
Она была в такой ярости, что не заметила, как слова про Грызиану в книге мигнули и исчезли, а на их месте проявилось:
Уж и пошутить нельзя! Ч. Борджия.

- Что вы знаете о Древнире? Не как о мудрейшем маге, основателе Тибидохса, но как о человеке из плоти и крови? Немного, не правда ли?

- Очень немного. Он не любил смешивать дела и частную жизнь. Да и вообще, когда я с ним познакомилась, он держался очень отстранённо. Мог пройти в полуметре от тебя и даже не заметить. Было похоже, что все его мысли где-то в астрале, - сказала Медузия.

Академик кивнул:

- Примерно так дело и обстояло. Особенно в последние годы, когда Древнир достиг такого прозрения, когда видят и прошлое, и будущее. А когда одновременно видишь и прошлое, и будущее, на настоящее времени как-то не хватает. И ты, разумеется, не знала, что у Древнира был сын?

- Я - нет, - сказала Медузия.

- А я знала. Но вот что с ним стало, мне неизвестно. Древнир никогда не упоминал об этом, - произнесла Ягге.

- Это случилось осенней ночью в последний год магических войн, - заметил Сарданапал. - Мир так переполнился злом, что начинал уже уставать. Древнир и его сын возвращались после какой-то встречи. Так случилось, что они вдвоём оказались в глухом лесу. И внезапно на них напали. Нежить и стражи мрака окружили их сплошной стеной. Нельзя было ни телепортировать, ни позвать на помощь, ни использовать заклинания - нападавшие всё предусмотрели и запаслись сильными артефактами. Тогда Древнир глубоко вонзил свой меч в дерево. Магия его меча, магия дерева и магия земли, с которой дерево было связано корнями, объединились, и вокруг ствола дерева образовалось узкое кольцо света. Древнир и его сын стояли в сияющем кругу, вокруг которого толпились нападавшие. Нежить копошилась, лезла друг на друга, давила передних, но не могла пробиться внутрь круга. Стражи мрака были умнее. Они встали поодаль и, не пытаясь пробиться внутрь, спокойно стояли и ждали своего часа. Они знали, что внутрь круга им всё равно не прорваться и самое мудрое - не расходовать понапрасну силы. Так прошло два дня и две ночи. Нежити становилось всё больше. Она облепила круг со всех сторон, даже копошилась внизу, под землёй. Стражи мрака всё ещё были тут. Они спокойно сидели на земле и ждали. Тут были все лучшие их бойцы - горбун Лигул, мечник Арей, Хоорс и другие. Они надеялись, что их час наступит. Древнир и его сын спали по очереди, ломая голову, как им подать сигнал и позвать на помощь остальные силы света. И вот на третью ночь, уже перед рассветом, когда Древнир, дежуривший до того, заснул, мечник Арей оскорбил сына Древнира и бросил ему вызов. Арей поклялся нерушимой клятвой мрака, что они будут биться один на один и если сын Древнира победит, то его и отца отпустят. Сын Древнира, очень горячий и молодой, принял вызов. Он вытащил из дерева меч отца, не заметив, что его кончик обломился и остался в дереве, и сделал шаг из круга...

- И тут нежить набросилась на него? - взволнованно спросил Тарарах.

- Нет. Я думаю, что бой действительно был честным. Арею не было смысла нарушать клятвы, да это и не в его правилах, - продолжал Сарданапал. - Арей и сын Древнира рубились, уставший же Древнир спал внутри круга, ничего не видя и не слыша. Думаю, что его сон был усилен чарами магов мрака. Сын Древнира хорошо владел клинком, но всё же не так, как лучший меч стражей мрака. Не прошло и минуты, как Арей обезглавил сына Древнира и пролил его кровь на землю... Нежить, почуяв кровь, совсем сорвалась с катушек. Она набросилась на спящего Древнира, но не смогла убить его из-за того, что магический круг хотя и ослаб, но всё же сохранился, ведь кончик меча остался в стволе дерева... Спустя день отряд белых магов, обшарив все окрестности, нашёл Древнира. Я тоже был там, в том отряде. Древнир всё ещё находился во власти сонных чар. Никого из серьёзных стражей мрака там уже не было. Только нежить, которую довольно быстро разогнали и которая, урча, расползлась по норам и оврагам... Древнир сам похоронил то, что нежить оставила от его сына. В полном одиночестве вырыл кинжалом могилу.

- Я ничего не знала. Странно, что об этом никогда не говорили, - сказала Медузия.

- Об этом знали только самые близкие ученики и друзья Древнира. Он взял с нас клятву молчать об этом. Я не нарушил бы клятвы и сейчас, если бы не видел в этом острой необходимости, - сказал Сарданапал.

-Да-да, я знала, что ты откажешься... - поспешно сказала Даф. — Тогда другое. Тут ты уже не скажешь «нет». Когда страж-хранитель кого-то любит — а я люблю тебя даже больше, чем должен любить страж, — он может передать свой дар. Это последний дар, который у меня остался теперь, когда я разлучена с крыльями и маголодиями.
Что-то вспыхнуло у нее в ладони. Тьма трусливо забилась по углам. Ослепленный Мсф закрыл глаза и не успел отстраниться. Даф быстро протянула руку и коснулась пальцами его лба. А мгновение спустя он почувствовал, как светлое, легкое, не обжигающее пламя охватило его голову. Обод живящего огня пробежал по вискам, сомкнулся на затылке и растаял. Меф ощутил запах лаванды.
- Ну вот ты и принял мой дар! Я знала, что ты его примешь! — радостно сказала Даф.
У нее в руке Меф увидел маленький кленовый лист. Он уже погасал. Трусливая тьма сомкнулась вокруг, бросившись из углов, как стая шакалов. Но лист не позволил ей уничтожить себя. Он растаял, и пальцы мрака сошлись на пустоте.
Даф сидела со счастливым и опустошенным лицом человека, который отдал все, что имел, но не жалеет об этом.
- Теперь у меня нет ничего. Если ты когда-нибудь разлюбишь меня или предашь, я умру, — сказала она просто, точно сообщала случайному прохожему который час.
- Что это был за лист? — тихо спросил Меф после короткою молчания.
Когда тебе делают подарок, надо уметь принять его просто и благодарно.
- В Эдеме растет платан. Знаешь, бывают платаны с корой белой, как человеческая кожа? Кажется, под ней пульсирует кровь дерева. Первый лист, который упадет с платана, передает тому, кто его поймал, дар. Но при этом лист не должен коснутся почвы, или дар уйдет в землю. Некоторые торчат у дерева месяцами и все равно не успевают перехватить первый падающий лист. Сложно подгадать момент, а ускорять его нельзя.
- А ты как поймала? — удивился Меф.
Даф улыбнулась.
— Я и не ловила. Он запутался у меня в волосах. Этот дар был у меня уже довольно давно, а теперь он твой. Жаль, конечно, что его нельзя разделить на двоих, потому что и на двоих хватило бы.
- Что это за дар? — спросил Меф.
Он чутко прислушивался, к себе, но пока не замечал ничего нового.
—Лист платана увеличивает везение. Представь, перед тобой десять шкатулок. Все пустые, и лишь в одной лежит перстень. Какой шанс открыть нужную шкатулку с первого раза? — спросила Дафна.
- Если шкатулки непроницаемы для взгляда, то один к десяти, — сказал Меф.
- У обычного стража или мага один к десяти, а у тебя теперь один к трем... Но будь осторожен! Везение - опасный дар. Если задуматься, оно погубило больше людей, чем все неудачи, вместе взятые, — предупредила Даф.

Обычно телепортация проходит как по маслу. Превращение человека в палитру красок, брызги радуги и осиным роем переносит туда, куда властно посылает мысль. Бесконечно короткое мгновение, и при условии, что ты не влип в стену, ты стоить уже на новом месте, с некоторым опозданием вспоминая, что ты здесь вообще забыл.
Телепортация в Тартар была исключением. Да, это был все тот же осиный рой, но рой, который силой проталкивали под землю — сквозь глину, песок, камень, гранит. Это было мучительно. Мефу чудилось, что его вытянули в тонкую бесконечную нить, которую с болью протаскивают в игольное ушко.

— Яроc — это то, о чем я напряженно думаю? -спросила она. Озабоченный кивок мечника подтвердил, что Улита могла бы думать менее напряженно.
— Яроc — это кто? — спросил Меф.
Арсй пнул стул, посмевший загородить ему дорогу.
- Зверушка, относящаяся к роду низших даймониумов. Постоянно обитает в холодных впадинах Тартара. Есть крылья, но в зачаточном состоянии. Прыгучая, живучая. Я не назвал бы яроса глубоким и самобытным мыслителем, но как разорвать врага он соображает. Битва с яросом — обязательная часть ритуала посвящения молодого стража.
- Ярое один, а нас против него будет четверо? — уточнил Чимоданов, страдая от хронического арифметического зуда.
Он был как немецкий лейтенант, который в письме к невесте любит посчитать карандашиком, сколько весят в сумме все солдаты его роты, сколько килограммов крупы они съедают за ужином и сколько на каждого в среднем приходится бинтов, патронов и пулеметных лент. Правда, последние цифирки он старательно замазюкивает.
- Не исключено, что для массовки выставят кого-то еще из молодых стражей. Яросы обедают не слитком часто, так что белка им надо много, -цинично ответил Арей.
***
Ярос остановился. Было заметно, что открытая местностъ тревожит его. Низший даймониум напомнил Мефу гигантского, тощего, покрытого панцирной чешуей кузнечика. Ломкие и тонкие задние ноги. Несимметричная, похожая на плоский нож морда с одним выпуклым, зрячим, глазом и одним маленьким, зачаточным. Пасть, открывавшаяся так широко, что казалось, будто еще немного - и морда яроса вывернется наизнанку. Голова на длинной гибкой шее двигалась так быстро и резко, что сама была как дробящее оружие. Заканчивающийся молотом хвост уравновешивал голову, одновременно направляя тело и прыжке.
Выпуклый глаз яроса скользнул по площадке и остановился на фигурах. Сотню метров, отделявшую добычу от горловины, ярос преодолел семью прыжками. Он мчался не но прямой, а как-то очень непредсказуемо, зигзагами, то над самой землей, то подлетая метра на три. Сухие пружинистые ноги едва касались камней.

- Храм Вечного Ристалища... Храм, над которым не имеют власти ни свет, ни тьма... Храм настолько древний, что все цивилизации Земли лишь песок у его подножия, - мечтательно повторила Ягге. - Как же, как же, бывала я там. Безумно давно. Тибидохса тогда не было и в помине, а Буян только высунул свою макушку из вод океана... Срединные земли, где-то между Эдемом и Аидом! Глупый лопухоид, вздумавший найти их на глобусе, только испортил бы зрение, а между тем Срединные земли гораздо реальнее, чем все их континенты. Вообразите огромную равнину - белый от солнца песок, сероватые островки почвы с дюжиной чахлых деревьев и камни, которые торчат из земли под немыслимыми углами. Камни стоят тесно, точно образуя коридор. Идёшь между камнями, как по спирали, - полётной магии там нет, - и внезапно взгляд натыкается на колонны. И ты понимаешь, что перед тобой нечто более древнее, чем магия, древнее и мудрее, чем даже свет и тьма. Нечто такое, над чем никто из ныне живущих не имеет власти.
…
– Храм Вечного Ристалища – это кошмарное место! Место, неподвластное ни нам, стражам света, ни стражам тьмы. Там внутри не действуют ни силы дархов мрака, ни первосила. Туда не решится зайти никто. Это верная гибель для каждого самого могучего мага… Верная гибель! Сколько раз мы посылали туда гонцов, людей, сильных магов, сколько искателей приключений забредали туда с самыми свежими идеями, горячими сердцами, надёжными картами. Сколько уверенных в успехах чародеев переступали порог Храма, и ни один – ни один не вернулся. Как-то целых двадцать магов вуду из секты играющих со смертью направились туда. Они поклялись, что или погибнут все, или пройдут лабиринт. Вначале они для пробы запустили в лабиринт сотню мышей и полсотни кроликов. Те сразу разбежались хаотично, без всякой системы. Все сгинули без следа, рассыпались мелким пепельным прахом, который даже и прахом-то нельзя было назвать. Не было ни крови, ни жалобного писка, ни раздавленных костей, но маги вуду и без этого знают, когда наступает смерть. Лишь одна мышь случайными зигзагами добежала до десятой плиты и остановилась там, вполне живая и здоровая. Тогда один из магов вуду отправился по следам этой счастливой мыши, наступая на те же плиты, что и она, с мешком, полным лягушек. Всё это маги вуду принесли с собой, ибо никакие из заклинаний здесь не имели силы. Едва маг ступил на десятую плиту, как мышь рассыпалась прахом. Вначале лапы, хвост, а потом и тело. Маг вскрикнул. Он понял, что десятая плита тоже убивала, но убивала отсроченно. Её надо было проходить быстро, очень быстро, но обязательно проходить! И ещё он понял, что у него осталось всего несколько минут. Но он был настоящий маг вуду – из тех, кто, заранее готовясь к смерти, спит в каменной усыпальнице и ест вилками из костей учителей своих учителей. Он выпустил из мешка всех лягушек, и они запрыгали кто куда. Лишь одна из них прошла ещё шесть плит, но, когда попыталась перескочить на седьмую, исчезла. Тогда маг вуду оглянулся на своих, улыбнулся им и пошёл по следам той лягушки. Остальные маги смотрели с порога, как он идёт. Он прошёл четыре плиты, а когда ступил на пятую, его нога вдруг рассыпалась прахом, а потом рассыпался и он сам… Его прах остался на пятнадцатой плите. Счёт, впрочем, условен. Как я уже сказал, правильные плиты лабиринта идут вразброс.
– Но почему так рано? Он слишком долго задержался на десятой? – спросила Даф.
– Не думаю. Скорее, он не очень точно повторил то, что сделала лягушка. Четырнадцатая плита была медленной плитой. На ней нужно было задержаться не меньше минуты, как это сделала случайно лягушка. Маг же покинул её слишком быстро, и плита наказала его за торопливость… После первого мага пошёл второй. Ему неожиданно повезло. Он добрался до шестнадцатой плиты – той самой, до которой не дошёл его предшественник, а затем довольно лихо прошёл ещё девять плит. Причём только пять плит ему помогли пройти мыши. Следующие четыре угадал он сам. А потом он угадал ещё две. Только угадал их так, что лучше об этом вообще не говорить. Он споткнулся и упал вперёд на руки. Его руки, которые он выставил вперёд, были на двадцать седьмой плите, а ноги остались на безопасной двадцать пятой. На двадцать шестой же плите лежал прах. Его прах… Третий маг вуду добрался до двадцать седьмой плиты, благополучно перепрыгнув через двадцать шестую. Но он совершил ошибку: выпустил кроликов не на ту плиту, где стоял сам, а на соседнюю, которая оказалась плитой-ловушкой. Нет, кролики не сгинули. Но они все остались на этой плите и никак не могли с неё выскочить, толкаясь, словно в невидимые стеклянные стены. Двадцать белых кроликов в ловушке пустоты. Магу стоило бы запускать их по одному, но, думаю, он растерялся. Пытаясь исправить ошибку, он сам шагнул на одну из соседних плит и внезапно стал хохотать. Он хохотал, как будто был очень счастлив, а ноги его увязали в плите, как в трясине. Так он и исчез, хохоча и показывая пальцем куда-то в пустоту, как будто видел то, что его крайне забавляло.
– Он так ничего и не узнал? – взволнованно спросила Даф.
Троил пожал плечами:
– Почему? Кое-что он всё же узнал, а именно то, что двадцать восьмая плита – ловушка, а двадцать девятая – плита смеющейся трясины. Четвёртый маг-вуду прошёл ещё несколько плит, пока тридцать четвёртая плита не поставила точку на его грустной жизни. Остальные маги видели, как он застыл на месте, вздрогнул, словно его чем-то укололи, а потом вдруг присел на корточки и на что-то уставился. Он зачерпывал что-то горстями, удивлённо и радостно улыбался и, поднимая руки, разжимал их, точно пересыпал монеты. Затем лицо его стало хищным, жадным, черты заострились, в глазах появился болезненный блеск. А руки его всё пересыпали и пересыпали невидимое золото. Так продолжалось довольно долго, пока очертания мага не стали прозрачными и он не исчез. Тогда оставшиеся маги отметили на плане эту плиту как опасную, и на квадраты пола шагнул следующий колдун вуду. Ему удалось благополучно миновать несколько ловушек, пока он не попал на плиту бессмысленной гонки. Так её потом назвали. Тут он вдруг подскочил, прищёлкнул ногами, а после побежал как ненормальный, точно опаздывал куда-то и хотел успеть. Он нёсся, падал, вскакивал, снова бежал, задыхался, обливался потом, а под конец уже почти полз, потому что у него не было сил встать. Так продолжалось много часов, пока он не упал мёртвым. Вот только бежал он на месте, оставаясь на одной плите. Шестой или, возможно, седьмой колдун вуду дошёл до сороковой плиты, в то время как пущенная им мышь добежала почти до сорок второй. Но колдуна постигло то, что никак не могло постичь мышь. Он попал на плиту безумного говорения. Он говорил, кричал, спорил сам с собой, размахивал руками, грозил кому-то пальцем, кого-то снисходительно одобрял, снова вещал, потом охрип и почти шипел, но всё равно продолжал говорить. И всё это с крайне самодовольным видом оратора, знающего некую последнюю истину. Это выглядело странно, потому что прежде он был известен за человека крайне молчаливого и даже пришибленного. Зато умер он сущим Демосфеном. Следующий колдун вуду убил сам себя с огромной ненавистью – должно быть, думал, что сражается с врагом. Буквально разодрал себя в клочья зубами и ногтями, а под конец выглядел очень довольным. Наверно, понял, что его лютый враг уже мёртв. Вот только врагом-то был он сам. Ещё один дошёл почти до пятидесятой плиты, а потом – целый и невредимый – вдруг сел на пол, горько заплакал и умер от уныния. Тот, кто сменил его, благополучно миновал опасную плиту, но уже следующая сожгла его огнём честолюбия. Огонь – можешь поверить – был самым настоящим, равно как и пепел. Вот только сам горевший явно не испытывал боли и не замечал пламени. Он так и шёл, высоко подняв голову, пока ещё мог идти…
Троил замолчал и облизал губы.
– Странно всё это как-то, – сказала Даф. – С такими плитами от мышей уже никакого толку – хоть легионы пускай. Среди мышей нет честолюбцев, жмотов и болтунов.
– Да, но мыши часто умирали от обжорства… Чем мельче существо, тем меньше у него страстишки. Но в чём-то ты права. Дальше двадцать седьмой шли уже тематические плиты. Оставшиеся колдуны вуду прахом рассыпались уже крайне редко, хотя кто-то всё же рассыпался, – подтвердил Троил и испытующе взглянул на Даф. – Так маги вуду погибали один за другим, оставшиеся же делали записи, чтобы не повторять их ошибок. Девятнадцатый маг вуду дошёл почти до сотой плиты, и вдруг мужество изменило ему… Он попытался вернуться, наступая на те же плиты, по которым пришёл, но сгинул, не дойдя одной плиты до порога. Это был не тот путь! Из лабиринта нельзя вернуться тем же путём, как нельзя отказаться от пути, раз шагнув на него. По-моему, именно это показал чёрно-белый лабиринт, когда позволил ему дойти до предпоследней плиты.
Голос Троила, вначале тихий, теперь стал вдруг громким и визгливым.
– И он погиб? Все погибли? А как остальные узнали, как всё было? – с волнением спросила Даф.
Троил поднял голову. Даф показалось, что он едва её слышит. Лицо Генерального стража было белым, лишь глаза, казалось, горели.
– А? Что? – спросил он непонимающе.
– Как же узнали, как всё было, если все погибли? – повторила Даф.
– Последний маг вуду не сдержал клятвы и не шагнул в лабиринт. Он отказался от мечты, вернулся и всё рассказал остальным. Донёс те самые записи, которые прошли десятки рук элементарных магов и попали в результате к стражам света и тьмы. Возможно, он поступил мудро. Возможно, мудро поступили те девятнадцать… Ничего не знаю. Но это была всего лишь сотая плита. Десятая часть пути. Дальше лабиринт всё сложнее. Всех же плит тысяча, и на всей Земле не хватит магов и стражей, чтобы пройти лабиринт. К тому же кое-кто считает, что всякий раз в полдень, а возможно, в полночь, плиты меняются местами, и тогда все прежние схемы теряют смысл.

Кводнон истинный хозяин мрака. Его единственный повелитель. Безликий Кводнон — второе и истинное лицо Двуликого Кводнона. Когда мы говорим просто „Кводнон“, мы подразумеваем прежнего Кводнона в его административном качестве, когда говорим „Двуликий“ — подразумеваем собирательную сущность Кводнона, когда же говорим „Безликий“ — говорим о нынешнем. На самом деле Кводнон один. Златокрылые уничтожили тело Кводнона, тем самым превратив Двуликого Кводнона в Безликого. Более того, златокрылые сумели сделать так, что Кводнон никогда не сможет воплотиться. Ни в одном из существующих тел, даже в комиссионерском. Во всяком случае, так считается. Но в том, что златокрылые сумели уничтожить бессмертную сущность Кводнона, многие сомневаются. Безликий Кводнон, его дух, его подлинная теневая сторона, о которой никто ничего не знает.
Все эйдосы мрака будут брошены в темный сосуд, который стоит в центре Тартара, на трехногой подставке со львиными лапами. Зачем? Тут множество версий. Самая распространенная: это нужно для Кводнона, который самим фактом своего существования подпитывает мрак. Сосуд на львиных лапах особый. Даже не артефакт, а первоартефакт. Уже много столетий в него ежедневно сбрасываются сотни эйдосов и исписанные пергаменты с деяниями смертных. И до сих пор сосуд не наполнился. Причем украсть что либо из сосуда невозможно по определению. Он признает только одного хозяина, которого никто давно уже не видел.
Кводнон в той же мере существует, в какой его не существует, да не смутит тебя этот парадокс. Лопухоид всегда узнает о существовании Кводнона в самый последний момент, когда коса Мамзелькиной уже опустилась. Кто-то же, в конце концов, составляет нашим «менагерам» списки... хм... уборки урожая. И, уж можешь поверить, это не Лигул.
Кводнон сейчас — дух, а власть духа всегда скорее идейная, нежели реальная. Повелитель мрака в теперешнем его понимании — это... с чем бы сравнить... ну как король. Только сразу предупреждаю: не обольщайся. Да, у короля есть власть и сила. Он может казнить, а может помиловать. Может объявить войну или заключить мир. Все, казалось бы, тип топ. Но смотри: короля можно свергнуть, отравить, казнить, поразить в битве, или, наконец, он может умереть сам. А дальше обычная история: «Король умер... Да здравствует король!» Кводнон — старый, телесный Кводнон, не нынешний, Безликий, — некогда слетел с копыт в битве со светом, и теперь тебя осторожненько, культурненько так примеряют на его трон, чтобы еще раз с твоей помощью попытаться дать в табло свету. Не будет тебя, рано или поздно родится другой Буслаев. Двуликим же Кводноном и тем паче Безликим стать нельзя. Он неповторим. Он существовал изначально. Он древнее, чем этот мир.

– Пуф! Ой-ой-ой, какой вандализм! – ужаснулась Улита и дунула на ладонь ещё раз. На этот раз – судя по звуку – досталось лобовому стеклу.
Мефодий не испытал почему-то ни малейшего удивления. Он только подумал, что, если бы Улита вместо того, чтобы подуть на ладонь, сделала движение, которым ловят брошенные ключи, и при этом волнообразно повела плечами, как в индийских танцах, машину сплющило бы так, как если бы на неё с Крымского моста спрыгнул бегемот-самоубийца. «Магия движения» – так это, кажется, называется. Подумав об этом, Мефодий слегка удивился собственной осведомлённости.

Мефодий взял её. Шкатулка оказалась странно тяжёлой для своего размера. На крышке был двусмысленный и пугающий рисунок. На первый взгляд он казался безобидным – виноградные листья разного размера и пара гроздей. Но чем дольше ты смотрел, тем отчётливее осознавал, что никакие это не виноградные листья, а чьё-то злобное лицо с выпученными глазами.
– Не заморачивайся, это так… древний исландский дух, который убивает воров и любопытных. Для тебя он не страшен, если ты в самом деле Меф Буслаев, а не какой-нибудь однофамилец. Внутри ты найдёшь камень, а на дне шкатулки увидишь руну. Попытайся изобразить точно такую на полу своей комнаты… Как чем? Камнем! Только смотри не ошибись – а то ничем хорошим это не закончится. Когда руна будет готова – её контуры запылают. Тебе останется шагнуть внутрь, и спустя мгновение ты окажешься у нас. Уловил суть? Сделай это завтра ночью после полуночи. Но не до полуночи…
– И всё? – спросил Мефодий.
– А что, тебе мало? Поверь: плохо нарисуешь руну – мало не покажется, усмехнулась Улита.
– А что произойдёт?
– Да ничего не произойдёт. Не будет ни вспышки, ни грохота. Всё тихо и мирно. Но то, что от тебя останется, придётся сгребать в гроб совковой лопаток.
…
– А что делать со шкатулкой?
– Что хочешь. Положишь в неё обратно камень или можешь насыпать медных денег, и тогда они превратятся в золото. Если тебе нужно – оставь себе. У меня ещё такая есть! – отмахнулась Улита.
…
Мефодий открыл шкатулку. На дне лежал большой белый камень, внутри которого клубился белый нечёткий туман.
…
Опасливо поглядывая на спящую Зозо, на лицо которой падал голубоватый свет из шкатулки, Мефодий торопливо оделся, прокрался на кухню и поставил шкатулку на стол. Протянул руку и решительно взял прозрачный камень. На ощупь он был чуть тёплым, но, когда Мефодий, примеряясь к кардиограммным скачкам руны, сделал несколько взмахов в воздухе, камень нагрелся и стал почти обжигающим. Туман внутри превратился в красноватую змейку, которая кидалась на стенки, точно пытаясь вырваться.
– Ага! Даже и прикинуть нельзя! Просто монументальное свинство! – буркнул Мефодий и, не давая себе передумать, быстро начертил на кухонном полу руну.
Это было вдвойне сложно, поскольку камень не оставлял на линолеуме никаких следов. Чертить приходилось вслепую. На лбу у Мефодия выступил пот. Мысленно он уже рассыпался по кухне прахом, пачкая сушившуюся рубашку Эди Хаврона, которая белым призраком трепетала на люстре, прикованная вешалкой к изгибу провода.
Мефодий провёл последнюю черту и отступил, точно художник, стремящийся обозреть своё творение. Камень постепенно остывал в его руке, а затем внезапно – безо всякого предупреждения или знака – рассыпался в его ладони мелким стеклянным порошком. В тот же миг руна зажглась. Особенно яркое пламя было на её похожих на лапы изгибах. Центр же, где Мефодий предусмотрительно начертил большой круг, был гораздо бледнее.
Не дожидаясь, пока руна погаснет, Мефодий осторожно шагнул в её центр. Он ожидал покалывания, вспышки, боли – чего угодно, но только не того, что произошло. Мефодий вдруг понял, что кухня с синими фотообоями исчезла, а он стоит совсем в другом месте.

– А кто её сделал, шкатулку?
– Как кто? Британские гномы! Они охотно отдают нам свои изделия в обмен на небольшое количество консервированного лопухоидного счастья. Правда, лопухоиды становятся чуть печальнее, но им это только на пользу. Магщество до посинения пишет протесты.
Мефодий хмыкнул:
– Вы что, торгуете с гномами?
– Ты не представляешь, как бедным гномикам одиноко под землёй. Они целыми днями торчат в кузницах, ищут в толще гор драгоценные камни, а вечерами воют от безделья, как нефтяники в тундре. Неудивительно, что консервированное счастье идёт у них на ура.

Иерархия стражей света была устроена очень просто. Чем больше были заслуги, тем меньше становился номер. Так, Дафна значилась в списке 13066-й, а Генеральный страж Троил был в списке стражей первым. Уловили разницу?

– Да будет свет! – приветствовал её гонец.
– Да сгинет мрак! – испуганно произнесла Дафна вторую часть приветствия.
Третья часть приветствия звучала: «Да воспылают рвением сердца!» – и должна была произноситься тем же, кто произнес первую, но её обычно опускали для краткости. Кому угодно надоест слушать весь день одно и то же – стражи света не были исключением.

Дафна разбежалась, расправила крылья и взлетела. Воздушный поток подхватил её, и вот уже под ней Эдемский сад – сад вечного лета, где с деревьев никогда не исчезают плоды. Маслины мудрости, виноградные гроздья нежности, груши щедрости, сливы честности, орех бессмертия и неуязвимости (вкус у него кошмарный, не каждый решится, да и скорлупа такая, что едва одолеешь ядерным взрывом). А вот внизу колючие заросли красоты, оберегающие маленькие белые ягодки. А там, гораздо правее, мелкими желтоватыми серёжками зацветает сентиментальность. Через дюжину солнечных дней ветер разнесёт по саду пыльцу, и тогда даже в самых отдалённых уголках сада можно будет услышать сладкие рыдания. Томно задумаются даже сухие чинуши в Доме Светлейших, роняя созерцательные слёзы на недописанные пергаменты с разбором деяний отдельных лопухоидов.
Царствуя над садом, на холме посреди Эдема растёт древо познания. Ветви его ломятся от плодов, склоняясь до земли. Никто из стражей не осмелится прикоснуться к ним – за это их ожидает неминуемая потеря вечности и ссылка в лопухоиды. Одни лишь гусеницы точат его упавшие яблоки. Они ведают и добро, и зло, но никогда ничего не скажут.
Дафна снизилась и прямо в полёте ловко сорвала большой персик с дерева храбрости.

Магэйфорин. Содержится в жале магической осы. Гнездо таких ос бывает на дереве, на котором повесилось не менее двух человек в течение года. Доставляет ужаленному болезненное удовольствие, делает его суетливым, способным на непредсказуемые поступки. Человек ведет себя как пьяный, не спит, не может есть, но сил не теряет. Умирает ровно через трое суток после укуса. Единственный шанс подарить себе еще три дня жизни — дать ужалить себя еще одной осе из того же гнезда. И так до бесконечности

Глава клана убийц Эстик был тускл, лыс, тощ, су¬тул. Его ладонь, протянутая для рукопожатия, выва¬лилась из руки Пуфса как дохлая. Приехал он на ста¬рой «шестерке», которая гремела, как конструктор. В Тартаре убивали все, но клан убийц справлялся с этим лучше прочих. Канцеляристы, любящие дей¬ствовать чужими руками, очень это ценили.
Пуфс стоял у входа в резиденцию, в капюшоне, в темных очках, из опасения солнца, и вежливо улы¬бался, показывая, как ему приятно.
Вползая задом на бровку, «шестерка» трижды за¬глохла. Пуфс знал, что в каждом городе и каждой стране мира у главы клана убийц было по одной ста¬рой машине. Зачем они нужны стражу из Среднего Тартара и почему все машины такие дряхлые — загадка. Хотя и стражам не чужды закидоны. Может, главу клана забавляла игра слов: «убийца» и «убитые» машины?
Эстик и Пуфс прошли в резиденцию и запер¬лись в кабинете у Пуфса. Эстик сидел на стуле, та¬кой тихий и печальный, что в переходе у метро ему в ладошку стали бросать бы мелочь. Любознатель¬ный Ромасюсик попытался заглянуть с вопросом, не принести ли чайку, но Эстик посмотрел на него вяло, и Ромасюсик улетучился.
— Кто? — спросил Эстик коротко и деловито.
— Это? Ромасюсик!
— И?..
— Что «и»?
— И вы хотите, чтобы я убил Ромасюсика? — по¬интересовался Эстик без тени иронии.
Пуфс засмеялся. В соседнем доме по адресу Дми¬тровка, 15, сыр в холодильнике покрылся могиль¬ной зеленью.
— Не надо. Убить вы должны валькирию-одиночку и принести мне ее крыло.
Эстик снова впал в спячку. Пуфс сделал из его молчания неправильные выводы и решил немного покачать права.
— Валькирии — враги мрака. Убивая валькирий, вы выполняете свой долг! — сказал он с благород¬ным негодованием.
— Вы тоже слуга мрака, не так ли? Убейте свою валькирию сами и выполните свой долг, — едко от¬вечал Эстик.
Пуфс понял, что перед ним прожженный плут.
— Сколько? Десять эйдосов? Пятнадцать? Пред¬упреждаю, отдел у меня малолюдный. Особенно не пожируешь.
Эстик даже не попытался пошевелиться. Он ка¬зался давно скончавшимся.
— Хорошо! Пусть будет двадцать! Снова нет? На¬зовите вашу цену!
— Меньше пятисот я вообще не беру. Вы знаете тариф, Пуфси! — сказал печальный страж.
— Пятьсот? Год назад тариф был сто! — Пуфс не¬навидел, когда его называли Пуфси.
— Сто — за ученика светлого стража. За вальки¬рию не меньше шестисот! Я рискую. Другие вальки¬рии будут мне мстить. Зачем мне неприятности? Эти тетки крайне привязчивы.
— Шестьсот — за жалкую валькирию? Почти дев¬чонку?
— А в данном случае даже шестьсот шестьдесят. Работать придется мечом и близко. Вы же еще хо¬тите и крыло? Значит, копье и стрела здесь не по¬дойдут.
Пуфс заскрипел зубами. Из ушей у него повалил дым. В Московском зоопарке умерла черепаха, про¬жившая двести семнадцать лет.
— Хорошо. Идет! — сказал он сквозь зубы. Жизнь валькирии-одиночки была оценена в
шестьсот шестьдесят эйдосов.

- Так, значит, ел носки? И как, вкусно? - с любопытством спросила Даф.
- Невкусно, но потреблять можно-с! - охотно отозвался комиссионер. - А теперь главное. Цель визита, так сказать. Я должен передать приглашение! Лигул зовет Арея, Мефодия и Улиту в Англию-с. К главе британского отдела мрака Вильгельму Завоевателю. Вильгельм собирает своих на междусобойчик по случаю годовщины норманнского нашествия. Будут самые что ни есть наиблагородные тузы!
- Когда надо ехать?
- Завтра-с.
- А меня, конечно, не зовут? - насмешливо спросила Даф.
Тухломон передернул плечами, всем своим видом выразив сожаление.
- Не положено, хорошая моя. Там мрак собирается, а ты хоть беглый, а все же свет-с! Непорядок! Вот если бы ты мне крылышки отдала - тогда без проблем, хоть сию секунду! Отдашь, а?
Дафна молча потянулась к флейте, заставив комиссионера мгновенно свернуть агитацию.
- Ясно. Когда надо быть? - спросила Улита.
- Завтра в полночь.
…
Ближе к полуночи из кабинета вышел Арей. Мефодий едва узнал его. Он был в черном строгом фраке, разительно отличающемся от его обычных красных просторных кафтанов.
- Ненавижу торжественные приемы! С большим удовольствием я бы отправился туда с мечом и порубил бы всех в капусту, - проворчал он и, страдая серной отдышкой, уставился на Мефодия. - А это что за бледная личность в растянутых джинсах? Имей в виду, тебе тоже нужен будет фрак... Улита, позаботься!..
…
Едва они оказались в зале, к ним тотчас заспешили услужливые лакеи - все во фраках с монограммой W на рукавах, с перламутровыми пуговицами. Их подвижные лица были сама услужливость. Выстроившись в три шеренги по шесть комиссионеров в каждой, лакеи держали подносы с прохладительными напитками либо каменные чаши с лавой из Тартара для желающих погорячее.
…
Вильгельм извинился и отошел: приехали еще гости. Мефодий старался не затеряться в толпе, держась рядом с Ареем. Он ощущал множество устремленных на него взглядов. Изредка взгляды сверлили его из ниоткуда: часть стражей оставалась невидимой. Мефодий ощущал в завихрениях пространства вокруг сотни различных эмоций, относившихся непосредственно к нему. Тут были и симпатия, и надежда, и недоверие, и какое-то темное, недоброе ожидание.
Арей, уверенно продвигавшийся в толпе, кому-то кивал, с кем-то сухо здоровался, а некоторых, как, например, китайского стража Чана, долго стискивал в объятиях, звучно целуя. Маленький Чан, мелко смеясь, вытягивал шею. Не менее теплых приветствий удостоился громадный, с серовато-черной кожей новозеландский божок по прозвищу Сын Большого Крокодила, с которым Арея, как сказала Улита, связывала старая дружба. Они будто бы бок о бок рубились в прошлую войну со златокрылыми.
- Лигул еще не приехал? - спросил Арей у Сына Большого Крокодила.
- Нет еще, - ответил тот.
Мефодий заметил, что Арей слегка нахмурился: право приезжать последним оставлял за собой обычно самый почетный гость.
Они продолжали пробираться сквозь пеструю толпу приглашенных. Внезапно откуда-то сверху загремел оркестр, и молодые стражи, быстро сориентировавшись и подхватив подвернувшихся ведьмочек, закружились в танце.
Улита шепотом поясняла Мефодию, кто есть кто. Некоторых он узнавал сам. Например, самодовольного Буонапарте, облаченного в белые облегающие панталоны и протянувшего Арею для милостивого рукопожатия два надушенных пальца. Арей в ответ протянул ему один, чем слегка сбил с Буонапарте спесь. В углу байронически мрачный, с кустистыми бровями и вислым носом сидел Тамерлан - некогда гремевший на весь мир завоеватель, а теперь всеми позабытый страж-пенсионер, которого изредка, чтобы он совсем не заржавел в бездействии, приглашали на торжества.
Левее, в окружении постбальзаковского возраста ведьм, прохаживался коренастый рыжебородый Барбаросса, воинственно вращавший белками. Был здесь и страстный Бельвиазер, южноамериканский страж. Этот Бельвиазер осушал уже, видно, не первый бокал. Схватив Улиту за рукав, он что-то стал жарко нашептывать ей на ухо. Улита в ответ кокетливо била его веером и хохотала так вызывающе, что на нее оглядывались.
- Что он тебе говорил? - спросил Мефодий ведьму, когда Бельвиазер отошел.
- А шут его знает! Ахинею какую-то нес! - раздраженно ответила та. Кажется, Улита была недовольна, что Бельвиазер не пригласил ее на танец.
Впрочем, эту оплошность мгновенно исправил подскочивший к ней здоровяк-шотландец в клетчатой юбке. Он поклонился Улите и через мгновение уже кружил ее в танце.
Арей отошел к Аттиле, хмурому воинственному стражу, когда-то окончательно развалившему гуннский отдел, и о чем-то негромко стал беседовать с ним. Мефодий остался в одиночестве, ощущая себя неуютно. Вокруг с подносами сновали шустрые комиссионеры.
Предлагая бокалы, они старались уловить, о чем беседуют тузы, записать в тетрадку и бросить вырванную страничку в красного дерева ящик <для доносов>, прикованный цепью к одной из колонн. Ничего не поделаешь: традиция. Дружба, как говорится, дружбой, а работа работой. Тузы посматривали на это снисходительно, в целом поощряя рвение. Лишь пылкий Бельвиазер походя вмял одному из наглых комиссионеров пластилиновый нос в голову. Другие комиссионеры мигом поймали этот факт в свои тетрадки.
- Завтра эти записи попадут на стол Вильгельму, а послезавтра - Лигулу, - шепнула Мефодию подошедшая Улита.
- А Бельвиазера накажут?
- Сомневаюсь. Его вспыльчивый <ндрав> всем известен, да к тому же поднять руку на комиссионера - Дело похвальное.
- Как же не поучить-то? Коли комиссионера не поучить - так неучем и помрет! - примирительно пробасил оставивший Аттилу Арей.
Заметив, что ближайший официант-комиссионер торопится занести его слова в блокнотик, он мощным тумаком смял ему затылок. Тузы захохотали, глядя, как растерянный комиссионер, кудахча, точно курица, выправляет голову.
Это послужило сигналом. Другие тузы тоже, не оставаясь в стороне, начали лупцевать комиссионеров, нагуливая себе аппетит перед ужином. Особенно старался Сын Большого Крокодила, да и маленький Чан не отставал и, действуя основанием ладони, превращал физиономии комиссионеров в месиво. Комиссионеры, увертываясь от кулаков, строчили в тетрадки, отмечая, кто кого и сколько раз ударил и кто что при этом сказал. Знают свое дело комиссионеры. Порой тузы сболтнут сгоряча что-нибудь лишнее, в том числе и про горбуна Лигула, а после, опомнившись, что их слова записаны, лезут в дархи за эйдосами - расплачиваться.
…
Оркестр внезапно смолк. Только какая-то безумная труба - должно быть, трубач был оглушен звучанием собственно инструмента - продолжала тянуть некоторое время. Танцующие пары недоуменно остановились. Строчившие комиссионеры разом повернулись к дверям. Вильгельм Завоеватель натянул на лицо самую галантерейную из своих улыбок и, стоя на правой ноге, занес левую, готовясь шагнуть, как только будет необходимо.
В зал неторопливо вошел горбун Лигул. Его сопровождала мужеподобная секретарша в очках с выпуклыми стеклами в роговой оправе. Позади шествовали несколько дюжих комиссионеров с вылепленными из пластилина твердыми подбородками - скорее почетная, чем реальная стража.
Навстречу Лигулу выскочил Вильгельм. Рассыпаясь один в приветствиях, другой в изъявлениях благодарности, они поздоровались. Затем оба пошли через зал. Тузы мрака спешили к Лигулу здороваться: некоторым он кланялся, некоторым просто улыбался, кое-кому кивал полусерьезно-полуснисходительно.
- Прошу всех к столу! - крикнул Вильгельм, подавая знак дирижеру.
Дирижер, маленький большеголовый человечек, сшитый на живую нитку из сплошного вдохновения, вскинул руки, взмахнул палочкой - и, мигом заполонив все огромное пространство до самых дальних его закоулков, грянула музыка. Двустворчатые широкие двери, ведущие в обеденный зал, распахнулись. Предстал длинный, пышно сервированный стол, застеленный черной скатертью, со сверкающими хрустальными бокалами и бутылками, замершими в ожидании своего часа в серебряных посудинах со льдом.
У каждого стула, принимая по ситуации то мужское, то женское обличие, замерли суккубы. В их обязанности входило следить, чтобы у гостей бокалы не оставались пустыми. Возле каждого прибора лежала карточка с именем. Карточка Мефодия оказалась в левой трети длинного стола, далеко от карточек Арея и Улиты. Слева от него сидела рыжеватая австрийская ведьма, под тонкой кожей которой просматривались все жилки. Справа восседал угрюмый африканский божок, которому на тарелку подавались кровоточащие, лишь для виду поджаренные куски мяса. Близость такого соседа не вдохновляла Мефодия, тем более что божок, сразу что-то почуявший, нехорошо ухмыльнулся треугольными зубами.
Хорошо еще, что суккуб Мефодию попался сознательный и неприставучий. Очень правильный суккуб, отлично вымуштрованный, что среди этой публики большая редкость. Он вовремя подливал Мефодию в бокал нечто густое, прохладное и вязкое, как кисель, и подкладывал кушанья. Австрийская ведьма тоже оказалась терпимой соседкой. С Мефодием она почти не разговаривала и только робко комкала салфетку. Выглядела она смиренницей, и неясно было, что она вообще делает в этом темном обществе. Позднее Мефодий узнал от Улиты, что это известная отравительница и метательница сглаженных игл. Как раз они и были спрятаны в салфетке.
Лигул, подняв свой бокал, произнес тост в честь Вильгельма, в конце сказав несколько приветственных слов в адрес Мефодия. Тост был нейтральным, с казенными оборотами речи. Мефодию тост показался скучным, однако на присутствующих он произвел впечатление. Видно, от Лигула редко можно было услышать похвалу.

- Я думаю, все потому, что мраку нельзя служить наполовину. Мрак сам же и наказывает своих слуг, отнимая, с кровью вырывая у них самое дорогое. Возьми любого из нас. Все мы или несчастны, без эйдоса, с зияющей раной в груди, которая никогда не зарастет, или надутые самовлюбленные болваны (завтра ты, Мефодий, их увидишь), или вообще натуральные уроды, как Лигул. Убежденных же сторонников мрака реально мало, хотя есть, конечно...
- А зачем же тогда служат остальные? - удивился Мефодий.
- Ну, милый мой, ты и скажешь тоже!.. Попасть на сторону мрака очень просто: всего один раз неосторожно оступился на склоне и... бесконечно скатываешься вниз. Хотя порой весело скатываешься, со вкусом, с этим не поспоришь...

Последней из шкафа выпала злосчастная шкатулка.
Мятолицый человечек протянул к ней руку, но тотчас, ойкнув, отдернул ее, едва коснувшись крышки. Один из его пальцев вспыхнул и прогорел почти до сустава. Комиссионер в панике затряс рукой, заохал и принялся лепить палец заново, удлиняя оставшуюся часть.
- Ненавижу эти светлые артефакты, не будь я Тухломон! Оно и силы-то в нем почти не осталось, а все равно не подберешься: Как же быть? А, знаю! - пробурчал он себе под нос.
Взмахнув пистолетом, он поманил к себе дрожащего Огурцова.
- Эй, ты, малый, а ну, поди-ка сюда! Возьми свою шкатулку!.. Открой ее! Шире!.. Дай взглянуть!.. Лекарства долой, они тебе больше не пригодятся.

<И чего надо от меня этому типу?> - подумал Мефодий.
Зная по опыту, что разговаривать с комиссионерами опасно и они истолкуют все по-своему, Мефодий все же рискнул и показал ему язык. Комиссионер отнесся к этому с крайней серьезностью. Ненадолго задумавшись, он стал что-то быстро строчить в блокнот. Буслаев заглянул ему через плечо и прочитал:
<Донесение №31 874 766 756 от сотворения мрака.
Мефодий Буслаев (далее М.Б.) стоял у колонны в одиночестве (sic!). При моем приближении он ощутимо напрягся, что, вне всякого сомнения, свидетельствует о том, что М.Б. имел предосудительные мысли. Скорченная им немного погодя язвительная гримаса и высунутый язык дают основания предполагать, что данной гримасой М.Б. пытался оскорбить высшие чины мрака. В частности, учитывая характер гримасы, можно с достоверностью судить о бессовестном пародировании дорогого всем нам лица начальника Канцелярии Лигула.
С искренним и праведным возмущением Олиго де Френ, комиссионер 12-го ранга>.
<Когда он успел столько накатать? А слог-то какой кляузный!> - изумился Мефодий.
- Прочитал? - осклабившись, поинтересовался Олиго де Френ, охотно показывая ему блокнотик. - С тебя причитается, чтобы я все забыл.
- Ага! Уже бегу!
Вспыхнув, Буслаев отобрал у Олиго де Френа карандаш, изломал его и, засунув комиссионеру в послушный рот, заставил прожевать и проглотить. Комиссионер проделал это покорно и с готовностью. Расправившись с карандашом, Мефодий покусился порвать блокнот, но тот оказался из особой неразрываемой бумаги, которая упорно восстанавливалась и срасталась, какими бы мелкими ни были клочки. Отчаявшись уничтожить запись, Мефодий скормил блокнот комиссионеру. Олиго де Френ угрюмо подчинился и, пылая неправедным негодованием, прожевал все свои записи.
- Я этого так не оставлю! Имей в виду - это документ! - прошамкал он с набитым ртом.
- Жуй давай, жуй! - поощрил его Мефодий.

Мефодий и закрыл глаза. Как ему показалось, всего на миг.
Когда же он вновь открыл их, то обнаружил, что сидит за круглым ломберным столом, обтянутым зеленым сукном, который покрывают меловые записи ставок. На столе горел серебряный подсвечник и лежала колода карт.
Напротив помещался рыжебородый Барбаросса, слева - незнакомый страж с бледным лицом, в очках золотой оправой - внешне очень благообразный, но нехорошими асимметричными глазами. По правую же руку - о нет! - сидел ухмыляющийся горбун Лигул.
Перед глазами у Мефодия все плыло. Он понял, то званый обед успел закончиться, все гости перешли в игральную и он, вероятно, вместе с ними. Вот так сок!
Но что он может делать в такой вельможной компании? Мефодий решил встать и незаметно улизнуть, но в тот же миг все сидевшие за столом обернулись к нему.
- Что ж, еще одна ставка! Мы вас ждем, господин Буслаев! - нетерпеливо повторил Барбаросса.
Мефодий пробормотал что-то невнятное. Что он ошибся и уже уходит.
- Ну уж нет! Напоминаю, что правила игры были оговорены в самом начале. Вы, юноша, когда садились за стол, были поставлены об этом в известность. Более того, вы подтвердили свое согласие. Отказаться от игры невозможно, - жестко сказал Лигул.
Горбун говорил сухо и официально, глядя сквозь Мефодия, будто они не были знакомы. Буслаев стал судорожно высматривать в толпе сгрудившихся вокруг стола гостей Арея, но тот как сквозь землю провалился.
<Где же он? Где?> - подумал Меф с беспокойством.
Ожидание затягивается! Мы вас слушаем, господин Буслаев! Ваша ставка? - повторил Барбаросса с еще большим нетерпением.
- А что мне поставить? Деньги? - беспомощно спросил Мефодий, соображая, что у него нет с собой даже мелочи.
Барбаросса дернул себя за рыжую бороду.
- Думмкопф! Кому здесь нужны деньги? - гневно прорычал он. - Чего же ты уселся за стол и ухватил карты, не зная ни игры, ни ставок? Вот моя ставка - меч. В его рукояти несколько бесценных индийских рубинов. Именно его Алларих бросил на весы, получая от Рима контрибуцию... Ставка Лигула - золотая статуэтка из выкупа инков за Атаульпу. Каин поставил алмаз Кимберли-Кларк, один из десяти самых крупных в мире.
<Значит, вот кто этот бледный... Каин!> - подумал Мефодий, с тревогой посмотрев на бледного стража - первого убийцу на земле.
- Это наши ставки. Теперь нам бы хотелось узнать твою... - загрохотал Лигул.
Мефодий пробормотал, что у него ничего нет, но тут мужеподобная секретарша, наклонившись, что-то шепнула Лигулу на ухо. Горбун поднял левую бровь.
- Внимание! Мне стало случайно известно, что этот молодой человек - не ужасайтесь, господа! - не имеет никаких закладных на свой эйдос. Более того, его эйдос все еще принадлежит ему, а не мраку!
Окружавшая стол толпа стражей загудела, как улей.
Со стороны уважаемого коллеги Арея было весьма странно приводить с собой личность хоть и известную, но с таким неопределенным статусом. В этом можно усмотреть насмешку над неписаными установлениями нашего сообщества. И в этой связи... - продолжал Лигул.
- Чего тут болтать? Отобрать - и все! - нетерпеливо прорычал Барбаросса.
Начальник Канцелярии мрака неодобрительно покосился на него и укоризненно погрозил ему пальцем: мол, погоди, всему свое время.
- Дорогой мой! Я только пытался сказать, что, поскольку других ставок нет, согласно существующим правилам, эйдос этого юноши тоже может стать ставкой, разумеется, если никто из игроков не возражает. Лично я - нет.
- Не возражаю! - пробасил Барбаросса. - Ты, Каин? Каин медленно кивнул, не отводя своего немигающего, как у ящерицы, взгляда от Мефодия.
Итак, ставка принята. Игра простейшая. Известная в наше время даже младенцам: двадцать одно. Все ставки на кону, - сказал Лигул. Его маленькая, забрызганная чернилами рука потянулась к колоде.
- Нет! Я отказываюсь играть на эйдос! - вспоминая предостережения Даф, крикнул Мефодий.
Первый на земле убийца разлепил губы:
- Твое согласие не обязательно. Садясь за стол и не имея других ставок, ты автоматически дал его. Если ты откажешься от игры - мы заберем твой эйдос и так, - сказал он тихим, бесцветным голосом.
Мефодий понял, что его подставили. Арей! Где же Арей? В тесноте размытых светлых пятен - окружавших стол лиц, - как ему показалось, мелькнуло невеселое лицо Улиты, но ее оттеснили, и она не смогла пробиться.
Лигул сдал всем по две карты. Мефодий даже усомнился, не шулер ли горбун - слишком быстро двигались его руки. С другой стороны, Улита когда-то говорила, что, зная за собой различные нехорошие привычки, стражи играют особыми картами, не допускающими их просвечивания глазом, подтасовки и прочих манипуляций.
<Если во всей тьме и есть что-то относительно честное, так это карты>, - говорила она.
- Ну же? Бери! - прохрипел Барбаросса.
Мефодий осторожно заглянул в свои карты. Картинки на них были живыми. Доставшийся ему бубновый король, закутавшись в мантию, хмуро смотрел на соседнюю девятку. Его, похоже, раздражало, что он, король, стоит в этой игре четыре очка, а жалкая девятка - девять.
- Еще? - спросил Лигул.
- Мне! - прохрипел Барбаросса.
Получив третью карту и взглянув на нее, немец гневно швырнул карты на стол и запустил обе ладони в рыжую бороду. Судя по всему, у него был перебор. Впрочем, можно ли доверять темному стражу? Это вполне могло быть актерской игрой. По его ауре, как отметил Мефодий, ничего не читалось. Несмотря на внешнее волнение, она оставалась такой же узенькой и фиолетовой. Это означало, что на самом деле, несмотря на все признаки волнения, Барбаросса был спокоен, как удав.
- Вам? - Лигул повернулся к Каину.
Тот взял одну карту и бесстрастно качнул головой. - Достаточно.
- Тебе, Мефодий?
Мефодий еще раз заглянул в карты. Ему не раз приходилось играть в двадцать одно с Эдей.
<Тринадцать - мало. Наверняка у кого-то будет больше... Господи, что же мне делать!> - подумал Мефодий. Огонек свечи дрогнул. Каин отстранился, как от удара, и нехорошо сощурился.
- Еще! - сказал Мефодий.
Горбун ловко метнул ему карту. Это была пиковая шестерка. Девять, король, шесть. Итого, девятнадцать. Казалось бы, неплохо. С Эдей он бы уже остановился и не искушал судьбу дальше. Стражи испытующе смотрели на него. Эйдос, поставленный на кон, бился в его груди, как запертая в клетке птица.
- Еще! - произнес Мефодий, прежде чем успел подумать.
Лигул немедленно с величайшей готовностью пустил ему через стол еще карту. Карта резво поползла по сукну, точно приклеенная к тараканьей спине. Не переворачивая карту, Мефодий накрыл ее ладонью. Перебор. Он знал это. Знал точно, даже не глядя. Ему было уже ясно, что он совершил только что безумный, губительный поступок.
- Надо полагать, больше тебе не требуется? Нет? - спокойно, точно зная все наперед, сказал горбун и стал быстро сдавать себе. К восьмерке и даме легла шестерка, а к ней необычайно резво еще одна дама. Глава Канцелярии ухмыльнулся.
- Двадцать. Открываем карты! - сказал он.
Каин все так же внешне равнодушно - лишь глаза пылали - выложил туза и двух королей. Барбаросса смял свою стопку и мизинцем толкнул ее вперед. Похоже, у него действительно был перебор.
Теперь все глаза были обращены к Мефодию.
- Просим вас, молодой человек! Не задерживайте нас. Мы все ужасно заняты. И расплачиваться, господа, расплачиваться! - голосом, в котором явно звучало торжество, произнес Лигул.
С упавшим сердцем, ощущая пустоту и безысходность, Мефодий открыл карты, добавив к ним ту, последнюю, которой он сам еще не видел. Зная, что у него перебор, он смотрел не на карты, а на Лигула. Интересно, что этот мерзавец сделает с его эйдосом? Хотя какая теперь разница?
Горбун скользнул колючими глазами по картинкам. Лицо его не изменилось, лишь ноздри породистого твердого носа алчно дрогнули.
<Конец! - подумал Мефодий. - Вот и все! Как глупо!>
Что-то мелькнуло у него перед глазами. Это Барбаросса тяжело встал и, побагровев, вонзил в стол перед ним короткий меч Аллариха. Вслед за тем Каин презрительно, словно подавая милостыню, выронил из вялой ладони алмаз.
- Твоя взяла, мальчик. Однако риск был большой, очень большой, - сказал он мертвенным голосом.
Мефодий непонимающе уставился на карты. На столе перед ним, пригвожденный к сукну клинком Барбароссы, лежал червовый валет. Меч не пощадил его. Он был не столько уже червовый, сколько червивый. Вот они, недостающие два очка! Двадцать одно! Он победил!
На лицах столпившихся вокруг стола стражей было удивление. И Мефодий понял, что весь сегодняшний вечер был задуман именно для того, чтобы отнять его эйдос. Все было продумано, роли сыграны, карточная партия подготовлена. Однако ему был дан шанс. Невероятный шанс. Кем? Для чего?

Закончив вылизываться, Депресняк вскочил на стол Улиты, смахнул на пол пару забытых пергаментов с доносами и разлегся между чернильницей и большой печатью мрака, служившей для продления регистраций суккубам и комиссионерам.
"Ну и дела! - подумала Даф. - От меня ничего не прячут! Никаких тайн! Бери - не хочу! Шпионаж в таких условиях просто неинтересен!"
Она подошла к столу, посмотрела на печать, протянула руку и ясно ощутила, что трогать ее ни в коем случае не следует. Всякая материальная вещь имеет свою... нет, не ауру, ауру имеют люди... вещь же, если смотреть на нее истинным зрением, имеет некий контур - доброжелательный, нейтральный или, напротив, скрыто враждебный. Например, хороший хлеб, черствый хлеб и хлеб отравленный - имеют три совершенно разных истинных контура, три отпечатка в бытии, даже если внешне ничем не отличаются.
У печати же мрака вообще не было контура. Провал. Черная дыра. Кое-как заштопанная толстыми нитками прореха на рубище бытия, под которой были лишь смерть и Тартар.
Даф отошла от стола и заглянула в приоткрытую дверь кабинета Арея. Там ее встретила неожиданная пустота, будто вместе с собой Арей, уходя, унес и истинную сущность всего, что его окружало. Только сквозняк перекатывал по полу белые хлопья пыли. Паркет был гнилой, провалившийся. С большим трудом вновь настроившись на прежнее зрение - здесь ее что-то не пускало, - Даф увидела кресло Арея и рядом на столе два футляра с мечами. Один был меч самого Арея, другой же - Мефодия. Оба меча окружало плотное кольцо тьмы. Коснуться их означало обречь себя на служение мраку. Флейта Даф сама собой издала тонкий, жалобный звук.

- Шрам? Где ты его заработал?
Хранитель невесело усмехнулся.
- Как ты думаешь, откуда на земном складе берутся тела?
- Ну... Э-э... Я думаю, что... - неуверенно начала Даф. Истина была слишком страшной, чтобы вот так просто ее высказать.
Эссиорх безжалостно кивнул.
- Совершенно верно. Байкер не вписался в поворот на загородном шоссе... Так как в жизни он успел сделать пару хороших поступков, в частности, спас одного старикана из горящего гаража, где было полно баллонов с газом, его эйдос забрали стражи света... Я вселился в его тело, которое мы оживили и подлатали. Тело, похоже, даже не заметило подмены.
- А такое возможно?
- О, еще как. Тела очень наивны. Кроме еды, сна, крыши над головой и других мелких удовольствий им мало что надо. И хотя тот парень давно в кругах света и ему там неплохо, поверь, он оставил мне кучу привычек, в основном вредных.

- Свиток желаний или еще точнее: свиток мелких желаний. Его изобрел маг-алхимик Бругус. Просто маг, заметь, не страж. В собственной мастерской он произвел тысячи таких свитков и наладил торговлю на рынке в Скаредо. Стоили они недорого, поскольку служили для исполнения ерундовых желаний. Найти потерянные ключи, избавиться от бородавки, заставить охрипнуть соседскую собаку, которая достала своим лаем... Чтобы желание исполнилось, достаточно было записать его на свитке, а после бросить свиток в огонь. Единственная оговорка: поленья должны были быть березовыми. Свиток сгорал - желание исполнялось.
- Но это же совсем пустяки, - легкомысленно сказала Даф.
Эссиорх укоризненно посмотрел на нее.
- Это было пустяками до определенного момента, - произнес он веско. - Уже в старости Бругус изготовил единственный свиток, на который наложил заклинание усиления. Заклинание, которое удваивало простенькую магию свитка каждые десять лет и учетверяло каждые тридцать лет. Свиток он спрятал в одну из двух шкатулок, защищенных магией света, которые тоже были изготовлены в его мастерской, и, никому об этом не сказав, отправил шкатулки странствовать в лопухоидный мир. Узнали же об этом лишь пару недель назад, когда наши канцеляристы просматривали его записи для включения их в каталог. А теперь подумай: за прошедшие века свиток приобрел чудовищную магическую силу. Если Тартар обнаружит шкатулку со свитком первым, мы окажемся в кошмарном положении... Недавно нам стало известно, что одна из шкатулок была перехвачена мраком, но, судя по всему, там ничего не оказалось. Однако тем выше вероятность, что в следующий раз мраку повезет. Ведь шкатулка-то осталась всего одна! Даф хмыкнула.
- Теперь я поняла, почему наши златокрылые так суетятся. Что стоит мраку написать на свитке: "И все семь небес обрушились, подпиленные лобзиком!" И хлоп! - кинуть свиток в костер с березовыми полешками.
Эссиорх с укором посмотрел на Даф.
- Дитя мое, теперь я понимаю, откуда у тебя темные перья! У тебя не в меру живая фантазия! Нет, семь небес не рухнут. Ничего грандиозного свиток сотворить не способен. Ведь он как был, так и остался свитком мелких, ерундовых желаний...
- Ерундовых? Ты же сказал, что теперь он обрел колоссальную силу? - поправила Даф.
- Да, обрел. Но при этом так и остался свитком мелких желаний, - сказал Эссиорх.
- Как это? - растерялась Даф.
- А так. На масштаб желаний магия усиления не распространяется. Зато возросшая сила свитка - а она колоссальна! - может подчинить себе время. Бругус подложил всем нам огромную свинью. Прежде свиток исполнял желания только в настоящем. Теперь же понятия "когда" для него вообще не существует. Он может выполнить любое мелкое желание в прошлом, сколь бы давним это прошлое ни было.
Даф машинально вертела в пальцах свои бронзовые крылья, дразня Депресняка. Тому, однако, было не до игр. Разошедшийся адский котик раздирал когтями сетку лесов, зевая в три ряда треугольных зубов.
- Ну и пускай. Нам-то что за дело? - наивно поинтересовалась Даф.
Эссиорх протянул руку и бесцеремонно постучал согнутым пальцем Дафну по лбу. В следующую секунду ему пришлось спасать ладонь от прыгнувшего Депресняка. Зубы кота захлопнулись со звуком капкана.
- Твой кот что, спятил? - крикнул хранитель.
- Моя милиция меня бережет. В следующий раз предупреждать надо. Так что там про мелкую пакость в прошлом, которая изменит настоящее? - потирая лоб, уточнила Даф.
Эссиорх покачал головой, глядя на кота. Депресняк же как ни в чем не бывало вновь разлегся на лесах.
- Пакость может быть любая. Ну скажем: у гонца света, который несет важный приказ, разом подламываются три маховых пера на одном крыле. Даже если он не упадет, то наверняка опоздает. Или сказанное сгоряча слово разрушит важный союз. Никто не знает, какая ерунда способна нарушить равновесие света и мрака! Теперь тебе понятно, чем опасен свиток? - с пафосом произнес хранитель.

- Не унывай, доброе дитя! В конце концов, я твой хранитель. И чтобы тебе не было совсем грустно, я приготовил тебе сюрприз! - сказал Эссиорх.
- Какой? - подозрительно спросила Даф.
- Хранитель разжал ладонь:
На что похоже?
- Ого! Мундштук флейты!
- Это он и есть.
- А зачем? У меня вообще-то есть.
- Эссиорх хмыкнул. Он был доволен.
- Такого точно нет. Это мундштук для тайных вылазок света! Некогда партия таких была изготовлена нашими умельцами. Если он подойдет к твоей флейте, а он подойдет, я уверен, ты сможешь применять магию как угодно часто. Тебя никто не засечет - ни свет, ни мрак!
- А-а-а... поняла!.. вроде глушака на ствол! Класс! - воодушевилась Даф и на радостях поцеловала своего хранителя в колючую щеку.
Эссиорх вздохнул.
- "Глушака на ствол"! Вечно ты подберешь самый дурацкий пример! - сказал он печально.

Нерешительно повертев в руках пергамент, Даф сорвала сургуч.
СЕКРЕТНЕЕ НЕ БЫВАЕТ!
Прочитать и сразу забыть! Не опускать ниже седьмого неба, кроме момента оглашения
В соответствии с приказом № 27031974 от сотворения мира помощника младшего стража света Даф (№ 13066 в общем реестре стражей) назначить стражем-хранителем Мефодия Игоревича Буслаева, проживающего по адресу: Москва, Северный б-р, д.* кв. 64, и обязать ее хранить его эйдос.
В связи с тем, что данное задание имеет характер исключительной важности, комиссии по наградам и повышениям Прозрачных Сфер будет предложено рассмотреть вопрос о производстве Дафны в младшие стражи на одном из ближайших заседаний.
И.О. Верховного Генстража Галлей.
В нижней части пергамента помещалась мелкая карандашная приписка, вероятнее всего, не имевшая к Даф никакого отношения.
"Матильда, золотце, в канцелярию третьего неба копию НЕ посылать! Обрати хоть раз внимание на гриф "секретно". И проследи, чтобы этот олух Эссиорх вернул нам приказ после оглашения. НЕ забудь стереть пометки. И кофе, наконец, принеси! И.О.В.Г.Г."
- Про меня там что-нибудь есть? - проницательно спросил Эссиорх.
- Нет, - сказала Даф.
- Врешь, ой врешь! Я по лицу твоему вижу, что есть. Они вечно про меня всякие гадости пишут. Эта дура секретарша вообще хихикает, когда я появляюсь... Ладно, читай!
Опасливо косясь то на леса, то на влажную, с облупившейся штукатуркой стену резиденции мрака, Дафна прочитала приказ, из вежливости пропустив карандашную пометку.
- Навесили-таки на тебя Буслаева с его эйдосом? Ну-ну... Ты хоть понимаешь, какой груз ответственности на тебя взвалили и что случится, если чего-то не того? Раньше хоть неофициально все было, а теперь вон и бумажонку состряпали, - грустно сказал Эссиорх.
- Зато в младшие стражи произвели! - радостно воскликнула Дафна.
Эссиорх насмешливо уставился на нее.
- Там об этом напрямую написано? Открытым текстом?..
- Ну вроде да! Комиссия там...
- Эх, не умеешь ты бюрократические бумажонки правильно читать. Одно из ближайших заседаний - это еще не ближайшее и вообще непонятно какое. В среднем одно заседание комиссии проводится раз в десять лет. При этом, в связи с огромным количеством заявок, продолжается не меньше трех лет с перерывами. Другими словами, к моменту, когда тебя все-таки произведут (если произведут), Мефодий Буслаев имеет все шансы стать дедушкой... Если у него вообще будет к тому времени эйдос!

Даф поспешно переключилась на истинное зрение и пристально всмотрелась в лимузин. Несколько долгих секунд то, что она видела, оставалось лимузином. Его маскировочная форма упиралась, не пускала. Даф почти уверилась, что машина настоящая и ключ к ее неуязвимости в иной, глубинной магии. Но внезапно в том месте, куда раньше угодила ее маголодия, форма неохотно отступила. Дафне почудилось, что она увидела мелькнувшую чешую. Чешуя плотно прилегала и почти не была промята маголодиями, хотя кое-где и выступала уже зеленоватая слизь.
Даф услышала шипение. То, что ей удалось проникнуть в его тайну, не прошло для существа незамеченным. Поняв, что не удержало маскировочную форму, нечто перестало следить за ней. Даф увидела жуткую голову пресмыкающегося из Тартара, которое в Эдеме было известно как "адский змей". Змей свернулся в кольцо и зашипел, извергая на Даф цианистые испарения своего дыхания. Возможно, в следующий миг Даф была бы уничтожена, не вцепись за секунду до того Депресняк в морду чудовища. Змей прищурился, защищая мертвенные глаза кожистыми пластинами.
Опомнившаяся Даф вскинула флейту и, мысленно благодаря зануду Шмыгалку за то, что та сотни и тысячи раз заставляла ее повторять одно и то же, встретила адского змея отпугивающей маголодией, предназначенной для существ из Тартара, прорвавшихся в верхний мир. Тугие, настойчивые, неприятно гармоничные для порождения хаоса звуки мешали змею приблизиться к ней. А тут еще проклятый кот, пользуясь его неповоротливостью, пытался добраться до глаз.
Змей зашипел, исторг в Даф струю пламени, которую та не без труда затушила встречной маголодией, и, неуклюже развернувшись в тесном дворе, стал отступать к арке. Бугрился раскалившийся асфальт, вздувался пузырями. Даф задыхалась. У нее едва хватило дыхания закончить защитную маголодию, которую никак нельзя было оборвать. Магия не любит половинчатости и сразу теряет силу. Адский змей, казалось, это понял, потому что быстро, продолжая держать глаза прищуренными, оглянулся на Даф. Закончив-таки маголодию, та упала на колени и судорожно закашлялась.
Оказавшись в арке, змей поспешно принял маскировочную форму. Широкие пластины брони превратились в литые диски. Морда сузилась. Спина отвердела в полированной черной крыше. Змей скользнул в арку, обдирая о камни бока, почти принявшие очертания дверей лимузина, и уполз, оставив несколько быстро испарившихся пятен зеленоватой слизи.
Даф с усилием встала. Ее шатало. Победа - хотя было ли это победой, ведь она только отогнала хищника? - далась ей с невероятным трудом. Дерево, которое оказалось в фокусе змеиного пламени, пылало как спичка. Даф сделала шаг и поскользнулась. Оказалось, она наступила в песочницу, песок в которой расплавился и запекся, как стекло.

Мысленно благодаря предусмотрительного Эссиорха за мундштук, Даф достала флейту и негромко заиграла. Звуки флейты, мягкие, ласковые, пробирались в самую душу. По площадке сам собой распространился аромат розового масла. Пространство расширилось, наполнилось новыми красками. Рука Хаврона дрогнула и отпустила ручку двери.
- Оба, и Хаврон, и Зозо, внезапно ощутили к Дафне огромную симпатию. Такую огромную, что им немедленно захотелось задушить ее в своих объятиях. Заметив, что перестаралась, Дафна поспешно добавила парочку снижающих рвение трелей. Хаврон и Зозо умерили пыл и остановились.

С четырех кресел партера поднялись златокрылые и выжидательно встали, поглядывая наверх. Там, на меркнущей театральной люстре, роняя вниз хрустальные висюльки, раскачивался кот Депресняк. Один из златокрылых материализовал флейту и атаковал Депресняка маголодией, но шустрый кот мигом сиганул с люстры и повис, зацепившись когтями за бархат одной из лож. Расколотая люстра осыпалась в зрительный зал, проломив два ряда кресел в партере.
Арей подошел и, оперевшись локтями о край ложи, спокойно стал смотреть на златокрылых. Мефодий был удивлен. Он ожидал немедленной стычки, поэтому давно взволнованно прижимал к себе футляр с мечом. Однако - нет. И златокрылые, и Арей явно медлили со схваткой. Даже тот высокий страж, что пытался сбить Депресняка, опустил флейту.
А потом пораженный Мефодий увидел, как Арей слегка поклонился златокрылым. Те в свою очередь также отвечали ему учтивыми кивками. Мефодий вопросительно покосился на Арея.
- Не удивляйся, синьор помидор! Это свежая вражда криклива. Старая же холодна и спокойна. Мы все еще успеем! Ночь длинна! - не отрывая взгляда от златокрылых, пояснил ему тот.
Улита, размахивая рапирой, встала рядом с Ареем.
Златокрылые, однако, посмотрели на нее лишь мельком. Видно было, что всерьез их тревожили только Арей и... пожалуй, Мефодий. На него и на футляр меча в его руках они поглядывали внимательно и цепко.
В отдалении хлопнула дверь. Мефодий, чье внутреннее пространство вдруг расширилось, а зрение пронизывало даже стены, ощутил, что из театра, точно ошпаренный, выскочил последний лопухоид. Кажется, это был несчастный Вольф Кактусов, задержавшийся по неведомой причине в фойе. И самое забавное - это Мефодий ощущал совершенно точно, - бедный Вольф сам не ведал, что гонит его прочь. Он испытывал смутную тревогу самого непонятного свойства: то мерещилось ему, что за ним гонятся, то - что дома не выключен газ, то - что коварный наркоман за углом поигрывает битой, собираясь отобрать у него бумажник и сотовый телефон.
Решив, что находиться в глубине ложи, за спинами Арея и Мефодия, не слишком отважно, Даф встала рядом с ними и принялась звать Депресняка, который, развоевавшись и перескакивая с яруса на ярус, обращал на нее до обидного мало внимания. Когда в четвертый раз Депресняк не пожелал откликнуться, Даф прикусила язык и сделала вид, что кричала <Депресняк!> просто так, жалуясь на свое внутреннее состояние.
- Что, глухим притворяется? Надо было все-таки из арбалета! Отлично помогает против серных пробок в ушах, - сочувственно сказала Улита.
Дафна посмотрела вниз. Теперь ее и златокрылых разделяло всего лишь полтора десятка метров. Даф отлично понимала, что она давно уже узнана. Иначе просто быть не могло. К тому же теперь, когда рядом с ней стояли стражи мрака, выводы, которые могли сделать златокрылые, были слишком очевидны. Убийственно очевидны. Дафна ощущала исходившие от них волны презрения и гнева. Она чувствовала, как напитываются ими, темнеют и тяжелеют ее перья.
Даф стало скверно и стыдно, но одновременно внутри всколыхнулось негодование. Захотелось вскинуть флейту и сдвоенной маголодией сшибить вокруг златокрылых дюжину кресел. И пусть Эссиорх думает потом, что хочет.
- Ты их знаешь? - поинтересовался Арей.
- Нет. Не видела раньше, - неохотно сказала Даф.
Это было правдой.
- Что так скверно? Они же твои, светленькие? - съязвила Улита.
- А ты, конечно, знаешь всех стражей в Тартаре? Они же твои, темненькие? - в тон ей ответила Дафна.
Улита скривилась.
- Типун тебе на язык! Тартар - не то место, где следует иметь знакомых... Вот Лысая Гора - это да. Там бывает весело, особенно если Грызианка разбузится как следует и начнет чудить.
В этот момент один из златокрылых шагнул вперед и, укоряюще вскинув руку, указал на Даф флейтой. Он был немолод и смугл, с седыми вислыми усами.
- Дафна, помощник младшего стража! Ты слышишь меня, презренная изменница? С тобой говорю я, Алкид, второй хранитель золотых крыльев, кавалер ордена Верности, старший предсказатель Дома Светлейших! Если хочешь жить, отстегни крылья, брось флейту и спускайся! Ты будешь лишена магии, крыльев и флейты, но тебе будет сохранена вечность.
- Ну уж нет. Флейта и крылья - это для меня как ключи и записная книжка. Не отдам! - отказалась Даф.
- Ты сама избрала свою судьбу, Дафна, помощник младшего стража! Да будешь ты погребена под рухнувшей скалой своего упрямства! - с состраданием сказал Алкид.
- Ишь ты! Все знают, что ты всего лишь помощник младшего стража! Вот это я называю рекламой! - громко заметила Улита. - И вообще, светленькие говорят какими-то штампами!.. Небось в свободное от капанья на мозги время читают в своей караулке дамские романы.
- Молчи, ведьма! Да отравит тебя яд твоего ехидства! - возмутился молоденький белокурый страж, стоявший справа от Алкида.
Улита всплеснула руками.
- Прям-таки и замолчи!.. Уж и рот девушке открыть не дают! Эй, златокрылые! А если я тоже хочу в плен? Чего мне надо отстегнуть и снять, чтобы мне была сохранена жизнь? Только пусть за мной поднимется вон тот хорошенький блондинчик, иначе я несогласная! - крикнула она.
Молоденький страж покраснел и вцепился во флейту. Дафна ему посочувствовала. Она-то прекрасно знала, что попасть в ряды златокрылых чудовищно сложно. Парень выдержал громадный конкурс, прошел сотни тестов, до посинения пальцев и боли в груди осваивал маголодии и высший пилотаж, сминал комиссионеров в тренировочных битвах, а тут над ним вдруг глумится двадцатилетняя ведьма из лопухоидов. Наверняка он бы сейчас многое отдал, чтобы не иметь такой свежий, розовый и конфетный вид. Но увы...
- Эй ты, порождение мрака! Дай мне только до тебя добраться! Я... я... Ты увидишь, что будет! - крикнул он ломким голосом.
- И что будет? С этого места, пожалуйста, подробнее, не пропуская ни одной детали. Я девушка впечатлительная. Нежным словом меня можно буквально нокаутировать. Ты сыграешь мне на дудочке свадебный марш имени Шопена Баховича Мендельсона? - лукаво спросила Улита.
Арей захохотал. Розовощекий же рассердился настолько, что материализовал крылья и устремился было к Улите, но Алкид удержал его.
- Эй, Арей! Что-то я не понимаю! Где Лигул, где Вильгельм, где Барбаросса? Неужели у мрака совсем пропали настоящие бойцы? Хороша же у тебя команда! Языкастая секретарша, два подростка и недомерок-кот! - крикнул он.
- Что ж, тем хуже для вас. Чем нелепее мы выглядим со стороны, тем позорнее будет ваше поражение! - оскорбленно крикнул Мефодий.
Златокрылые переглянулись. Аргумент был сильный.
- Флейты к бою! - скомандовал Алкид.
- Умница, синьор помидор! - одобрил Арей. - Хорошо сказал! Языками мы уже поработали, теперь время потрудиться клинками.
В руке у него материализовался меч, с которым барон мрака тяжело спрыгнул вниз, в партер. Златокрылые, не сближаясь с Ареем, атаковали его маголодиями, от которых Арей либо стремился уйти быстрым перемещением, либо отражал их лезвием своего темного меча. О силе маголодий можно было судить по тому лишь, что одно из кресел, в которое попал светлый луч, было вырвано вместе с болтами. Да, это были не дружеские маголодии Дафны, пусть даже и усиленные Ареем. Это было нечто совсем иное.
Тактика Арея была проста. Отражая маголодии, мечник мрака стремился сблизиться со златокрылыми на расстояние удара мечом. Те, в свою очередь, понимая, чем опасно для них это сближение, пятились, не прекращая играть на флейтах.
Одна из маголодий, скользнув по клинку ближе к рукояти, зацепила Арея, отбросив его на метр. Мечник мрака упал, и хотя он сразу вскочил, Мефодий осознал, что даже стражи мрака не так уж неуязвимы.
- Улита, Даф! Возьмите на себя тех двоих! - крикнул Арей, оценив, что златокрылые, рассредоточившись по залу, заняли очень выгодное для них положение.
Улита с рапирой и Даф, которая сама не верила, что делает это, бросились к нему на помощь. В прыжке Дафна материализовала крылья, ощутив упругий, будоражащий удар воздуха в маховые перья. Проплыли яркими шарами светильники на ложах, сверкнул циклопьим глазом прожектор, замелькали на сцене пестрые картонки карт. Депресняк с истошным мявом сиганул невесть с какого яруса и пронесся совсем близко от Дафны, похожий на выбритую маньяком белку-летягу. Целью Депресняка была блестящая лысина одного из златокрылых - лысина, которая с мистической силой, одним лишь жизнерадостным своим блеском притягивала падающие предметы и прыгающих котов.
Дафна взмыла под потолок, где вместо тяжелой люстры висел теперь один крюк, и оттуда, ни в кого конкретно не целясь, выпустила две торжествующие маголодии. Какой это был восторг - снова лететь!
Мефодий мешкал, по лопухоидной привычке к осторожности прикидывая высоту. Метра три с половиной, а внизу еще кресла. Греметь костями не очень хотелось, да и меч Древнира при всех своих достоинствах мало походил на парашют. Буслаев напряженно размышлял: прыгать или бежать по лестнице? Вопрос был все же принципиальный и чреватый множественными переломами. Такое вот <бить или не бить> в медицинском аспекте.
Случайно он перевел взгляд выше и был ослеплен крыльями Даф. Прежде он никогда не видел ее в полете. Даф то набирала высоту, то, вопреки скучной физике, плясала в луче прожектора, который не выключил сбежавший осветитель. Даф даже не смущало, что ее огромные крылья порой задевали тесные театральные ярусы.
Пока пораженный Мефодий любовался Даф, златокрылый Алкид решительно атаковал ее сдвоенной маголодией. Заметив, как сгущается извне и несется к Дафне ослепляющий светлый луч, Мефодий, не задумываясь, с криком прыгнул и в полете принял маголодию на свой меч. Клинок притягивал светлую магию, как громоотвод молнии. Мефодий ощутил лишь, как разогрелась у него в ладони рукоять и просветлел, впитав новую силу, грозный клинок.
Даф подхватила Мефодия под мышки у самых кресел. Однако, учитывая, что Мефодий был далеко не пушинкой и успел набрать в падении кое-какую скорость, Даф не удержалась и сама рухнула на него сверху. Они покатились между креслами. Растрепавшиеся волосы Дафны скрыли лицо Мефодия. Он ощутил ее яблочное дыхание.
Даф рванулась и торопливо встала.
- В другой раз, когда будешь прыгать, вопи не так громко! - буркнула она.
- Я спасал кое-кому жизнь, - огрызнулся Мефодий.
- Ты спас мне жизнь, я тебе - ребра. Считай, что спасибо на спасибо. И не факт, что нужно...
- Что нужно?
- Ничего. В общем, вот тебе твое <спасибо> и иди гуляй! - рассердилась отчего-то Даф.
- Спасибо не булькает. Меняю одно спасибо на три шоколадки! - парировал Мефодий.
Это была шуточка в духе Эди Хаврона, у него же, кстати, и позаимствованная. Только корыстный Эдя чаще менял <спасибо> на банки с пивом, которые давно уже были у него альтернативной валютой.
Улита самозабвенно фехтовала с розовощеким блондинчиком, который из-за малой дистанции не мог прибегнуть к маголодиям и использовал примкнутый к флейте штык. Блондинчик, вынужденный сражаться с девушкой, к тому же в полную силу, выглядел смущенным.
- Удар! Отбив! Удар! Отбив!.. - командовала Улита. - Эй, что ты делаешь? Сейчас моя очередь делать выпад! Ты что, хочешь меня заколоть?.. Удар! Отбив! Вот сейчас молодец! Хочешь я тебя в щечку поцелую? Я не ядовитая. Не боись!
Блондинчик в смущении отступил, продолжая послушно парировать. После одного из выпадов Улиты на плече у него появилась глубокая царапина.
- Плохо защищаешься, цыплячья шея! Имей в виду, что я тебя пожалела! Заметь, мне ничего не стоило бы отсечь тебе золотые крылья! - заявила Улита. - Удар! Отбив!.. У кого-то я читала историю о клоуне, который закололся кинжалом у ног отвергнувшей его возлюбленной. Клоун корчился от боли и умирал, но, чтобы не пугать ту, которую он любил, кричал, что истекает малиновым сиропом. Эй, красавчик, чего пригорюнился? Фехтуй!.. Думаешь, я тебе до старости буду сказочки рассказывать?
Маголодия, мимоходом выпущенная из флейты кого-то из златокрылых, сбила Улиту с ног. Рапира вылетела из рук ведьмы и, описав полукруг, затерялась между рядами. Блондинчик замешкался и, оглядываясь на Алкида, попытался срезать у Улиты дарх, одновременно опасаясь, видимо, ранить ее штыком.
- Эх! - сказала Улита, кривясь от боли. - И ты, Брут! На самом интересном месте! Правду говорят, что страховки от идиотов не существует...
С этими грустными словами ведьма очень метко и точно пнула блондинчика в лодыжку. Несмотря на кратковременный успех, это легко могло стать финалом ее жизненного пути. На помощь блондинчику уже спешил третий из златокрылых - Фукидид, до этого не без успеха сваливший Мефодия сразу двумя маголодиями. Первую маголодию Мефодий принял на меч, вторую впитал в себя, однако это оказалось явным перебором. Такой заряд магии просто невозможно было впитать моментально.
В результате Буслаев перелетел через три ряда кресел и спасся от добивающей маголодии лишь благодаря Даф, ответно атаковавшей его обидчика длинной ввинчивающейся маголодией, которую не лишенная юмора Шмыгалка называла <пляской штопора>. Однако Фукидид, низенький и плечистый страж, был крепок, как гном. Сбить его с ног можно было лишь тараном, при условии, что таран раскачали бы три тибидохских интеллектуала - Усыня, Горыня и Дубыня. Фукидид закрылся от <пляски штопора> крылом, приняв ее на маховые перья, и ответной маголодией вышиб из рук у Даф флейту. Вслед за тем он кинулся к Улите, намереваясь срезать ее дарх.
Победа в битве, таким образом, почти досталась златокрылым. Мефодий и Улита явно были не у дел и, что называется, курили на балконе. Даф все никак не могла найти свою флейту. Уверенно сражались только Арей да кот Депресняк, который, покинув наскучившую ему лысину, как маленький вурдалак, носился над зрительным залом так стремительно, что ни одна из маголодий не могла в него попасть. Арей же, атакуемый сразу с двух сторон, все никак не мог приблизиться ни к одному из своих противников и вынужден был непрерывно парировать.
Заметив, что закругление на штыке Фукидида почти коснулось шнурка, на котором у Улиты висел ее Дарх, Арей двумя руками вскинул меч над головой и рявкнул:
- Остановитесь!
Златокрылые замерли.
- Алкид, глава отряда света! Я, Арей, мечник мрака, пользуясь своим правом, бросаю тебе вызов! Если золотые крылья, что ты носишь, заслужены тобой честно, ты не откажешься! Пусть тому, кто победит, достанется шкатулка! Кроме того, на кону мой собственный дарх! Оставь девчонку! - глухо сказал Арей.
- Какой смысл в битве один на один? Разве мало было битвы четыре на четыре? Победа наша! - резонно отвечал Фукидид, покачивая на штыке дарх Улиты. Однако шнурок и сама серебристая сосулька были пока целы. Страж медлил, ожидая ответа предводителя.
- Алкид! - рявкнул Арей, игнорируя его слова. - Я бросил вызов тебе лично. Или ты такой трус, что за тебя всегда отвечают толстые гномы?
Побледнев, Алкид шагнул вперед. Для златокрылого нет худшего оскорбления, чем быть обвиненным в трусости. Чтобы спасти свою честь, они готовы в одиночку броситься в атаку хоть на целый легион мрака.
- Я не трус. Мои крылья против твоего дарха! Ни кому не вмешиваться! Фукидид, оставь эту молодую ведьму! Вначале травят матерых волков, а затем уже разбираются с волчатами!
Низенький страж фыркнул и отошел на шаг от Улиты. Ведьма услышала, как он, пробурчав, назвал Алкида безумцем, который из тщеславия идет на поводу у мрака.
Улита села на полу, ощупывая свой дарх. К ней нерешительно, явно без враждебных намерений приблизился блондинчик.
- Алкид хороший боец! Его штопорные маголодии пробивают даже ограду Эдемского сада. У твоего хозяина нет шансов! - кашлянув, чтобы привлечь ее внимание, сказал он.
Улита поморщилась.
- Не замусоривай мне извилины своей чушью. Лучше дай свой телефончик!
Блондинчик порозовел.
- За... зачем?
- Ну мало ли? Вдруг мне захочется сдаться тебе в плен? И вообще девушкам такие вопросы не задают.
- У меня нет телефона.
- Кошмар! До чего дожили! В Эдемском саду нет даже телефона!.. А имя у тебя есть? Или твоя мамочка запретила говорить его ведьмам?
- Меня зовут Катон, - сказал вконец запутанный блондинчик.
Улита фыркнула.
- Что, серьезно, что ли?
- Не веришь? - обиделся блондинчик.
- Да не, верю. Я по жизни доверчивая. Будем знакомы, Катоша! А я вот Улита. Только умоляю, в интересах здравия Минздрава, никогда не называй меня <Улитка>. Даже в шутку. Тебе на голову мигом рухнет что-нибудь громоздкое. Например, Останкинская башня.
- Х-хорошо.
- Поехали дальше, Катоша! Ты пригласишь меня на свидание?
Флейта выпала из разжавшихся пальцев Катона.
- Не знаю. Быть может... - неуверенно пробормотал он.
Улита кокетливо хлопнула его по руке.
- Уговорил, противный, уговорил... Прям уломал! А еще скромнягой притворялся, коварный! Когда, завтра?..
- Завтра я... - начал светлый страж.
- Договорились! Только учти, я девушка занятая, работающая и освобождаюсь не раньше шести вечера. С суккубами с утреца разгребусь и комиссионерам мозги вправлю. У тебя нет привычки опаздывать, Катоша?
- Нет. Но все равно я не... - промямлил вконец запутавшийся блондинчик.
- Вот и умница. Я люблю пунктуальненьких... Тогда запоминай: недалеко от нашей резиденции памятник Юрочке Долгорукому. Ты его сразу узнаешь. У него еще голуби вечно на голове сидят! И дудочку свою бронебойную не забудь. Мы, может, в ночной клуб закатимся, а там джинны из Тартара попадаются. Опять же фэйс-контроль приходится отстреливать. Не хочет, понимаешь, в калошах пускать...
Пока Улита наставляла простодушного блондинчика на путь истинный, барон мрака и Алкид сблизились. Меч в руке Арея был опущен, равно как и флейта в руке у Алкида.
- На шесть и по хлопку? - спросил Алкид.
Начальник русского отдела мрака кивнул и повернулся спиной. Алкид последовал его примеру. Теперь оба стояли спина к спине. Цепи, на которых у одного висел дарх, а у другого золотые крылья, почти соприкасались.
- <На шесть и по хлопку> - это как? - спросил Мефодий у Даф.
- Просто. Противники делают каждый по три больших шага и ждут сигнала - хлопка. Дальше все зависит от того, что произойдет быстрее: страж мрака сблизится для удара мечом или страж света успеет атаковать его маголодией, - пояснила Даф.
- Арей же зарубит светлого! - сказал Мефодий.
- Не факт. Шесть шагов же не с потолка свалились. При дистанции меньше шести шагов, ну, шага в четыре, меч заведомо опережает флейту. Если дистанция восемь-девять шагов - флейта опережает меч. При шести же шагах при равной тренированности шансы примерно одинаковые, - с легким раздражением проговорила Даф.
Ей не нравилось, когда кто-нибудь недооценивал флейту и разящую силу маголодий. Ну не странные ли существа лопухоиды? Жалкий дробовик или пистолет внушает им почтение, а флейта светлого стража кажется дудочкой и вызывает только глупое хихиканье. Даже Мефодий Буслаев - и тот еще не проникся.
Мечник мрака и Алкид ждали. Лицо светлого стража было отрешенным. Казалось, он сплетает в сознании маголодию, испепеляющую мрак. Вот она уже готова... Теперь ей остается лишь соприкоснуться с флейтой и скользнуть к цели. Обезображенное же шрамом лицо Арея выражало нетерпение. На нем читалась простая и ясная мысль - мысль, что отрубленные головы не играют на музыкальных инструментах.
- Начали! Чего тянем? - нетерпеливо спросил Арей.
Алкид сосредоточенно кивнул, показывая, что тоже готов.
- Раз... - медленно начал считать Фукидид.
Он развел ладони, готовясь к хлопку сразу после счета <три>, как вдруг за сценой что-то глухо лопнуло. Звук был таким, как если бы в гулкой комнате кто-то уронил глиняный горшок.
Фукидид вскинул голову и перестал считать.
- Шкатулка материализовалась! - сказал он.
- Плевать! Время еще есть!.. Шкатулку возьмет тот, кто сохранит голову и крылья! - нетерпеливо крикнул Арей.
- Или голову и дарх!.. - уточнил вислоусый Алкид, с надеждой посмотрев на свою флейту.
- Два... - недовольно произнес Фукидид.
Стою я перед входом в гроб.
Вот этот красный жуткий гроб.
И так боюсь я этот гроб.
Вот этот красный жуткий гроб, -
заиграла в голове Мефодия невесть откуда взявшаяся мрачная песенка.
Однако прежде чем прозвучало <три> и ладони Фукидида соприкоснулись в хлопке, в коридоре с гримерными еще что-то произошло. Мефодий увидел нечеткое сияние, пробившееся сквозь стену. Он вообще не заметил бы его, не обладай способностью видеть ауры и энергии. Маленький красноватый шар, похожий на шарик для настольного тенниса, скользнул вдоль пола и сразу погас. Это был первый случай, когда Мефодий столкнулся с магической искрой.
Для златокрылых и Арея вспышка также не осталась незамеченной. Причем им она явно сказала больше, чем неопытному Мефодию.
- Измена! Там кто-то из темных! - крикнул Фукидид и бросился по проходу между рядами. Златокрылые последовали за ним. Алкид разочарованно оглянулся и развел руками, показывая Арею, что дуэль придется отложить.
Улита, Даф и Мефодий побежали вдоль пыльного занавеса за кулисы. Актерская курилка с диваном, узкий коридорчик - и они выскочили туда, где были уже златокрылые, - к гримеркам. За ними, тяжело дыша разрубленным носом, несся Арей.
У дверей светлые и темные стражи приостановились, соображая, следует ли им опасаться друг друга и не последует ли нападение в спину, а затем одновременно ворвались в гримерку. Их гостеприимно встретили трильяж и мягкий пуфик. Запах пота и духов. Шляпа тореадора, которая была бы велика даже быку. Блюдце окурков. Лысеющий плющ на окне. Пара пожелтевших плакатов с автографами мух и знаменитостей.
Взгляд Алкида скользнул по трильяжу и остановился на полу, где не погас еще круг, который остается после поспешных черномагических телепортаций. Присев на корточки, Алкид принялся внимательно разглядывать что-то на полу.
- О свет! Здесь кто-то был! Нас опередили! - крикнул он и, повернувшись, лицом к лицу столкнулся с Мефодием.
Внимательный взгляд светлого стража скользнул по его лицу, волосам, мечу Древнира в опущенной руке. Мефодию почудилось, что в этом взгляде он видит то, что редко когда или даже никогда не находил у Арея, - усталое сострадание.
- Вспомни о своем эйдосе, Буслаев! Ты на дурном пути! Я вижу твое тело мертвым, а эйдос навеки погубленным... Мрак всегда расплачивается с теми, кто служит ему, это да, но, увы, фальшивыми деньгами. Помни, Буслаев: <Igni et aqua interdicere!> Ты близок к тому, чтобы эти слова прозвучали!.. А с тобой, Арей, убийца света, мы еще увидимся. Только, боюсь, не теперь. Сейчас главное - свиток, - устало сказал Алкид и вышел.
Другие златокрылые последовали за ним, материализуя крылья. Катон беспомощно оглянулся на Улиту и пожал плечами.

Магоногая курица. Копченая курица, от которой можно бесконечно отламывать ножки и крылышки - они немедленно возникают вновь. Служит для провианта магических армий наряду со скатертями-самобранками. Немедленно оживает, теряет магические свойства и улетает при случайном прикосновении раскаявшегося вегетарианца. По этой причине магоногие курицы ныне большая редкость.
Галера демонов. Деревянная заколдованная галера, на которой гребцами являются духи-демоны. На борту галеры можно рассмотреть девиз: Semper in motu! <Всегда в движении! (лат.)> Позволяет быстро и с относительным комфортом перемещаться по воздуху или воде на любые расстояния. Главное условие: на галере нельзя спать, хотя монотонный скрип весел сильно убаюкивает. Заснувший на галере сам превращается в духа-демона и становится одним из гребцов. Вызывается заклинанием Матросиус.
Многоболтательный магвокат. Магвокат, на которого наложено заклинание многоречивости Ораторис демагогис. Средняя скорость речи до тысячи шестисот слов в минуту. Время речи не ограничено и может продолжаться от одного месяца до тридцати трех лет, при этом магвокат ни разу не повторяется. Самое жуткое, что заклинание многоречивости продолжает действовать и после наступления клинической смерти магвоката, вследствие чего погребение чаще всего производится в звуконепроницаемых гробах.
Жезл "Похититель душ". Короткий жезл, заканчивающийся шаром в форме глазного яблока. При прикосновении к груди жезл забирает душу, оставляя невредимым тело, в которое может вселиться любой другой маг, готовый покинуть свое тело или уже покинувший его. Получил печальную известность во времена войн с нежитью, когда с его помощью был убит кентавр Тересий, союзник Древнира, а в его тело вселился шпион Чумы-дель-Торт. В результате кентавры вступили в войну на стороне нежити, что привело к ужасным последствиям. Были сбиты две летающих крепости магов, а астральная защита Тибидохса существенно повреждена.
Магия жезла является запрещенной. Сам жезл объявлен вне закона и находится в розыске. Последний раз жезл видели в начале семнадцатого века в Венеции в лавке запрещенных магических предметов. Вскоре лавка была уничтожена агентами Магщества, однако жезл пропал. Его дальнейший след потерян.
Ноев ковчег. Один из древнейших артефактов. Корма из ливанского кедра. Остальная часть ковчега изготовлена из магических деревьев, существовавших на земле до великого потопа и позднее не возобновившихся. По преданию, эти деревья, в свою очередь произошедшие от деревьев эдемского сада, умели говорить, передвигаться и содержали огромные запасы волшебства.
При строительстве ковчега Ноем использован эффект пятого измерения. Изнутри ковчег значительно больше, чем снаружи. Представляет собой лабиринт с большим количеством отдельных помещений, способных вместить до 100 000 видов различных живых существ. После окончания великого потопа долгое время использовался как хранилище магических предметов. Позднее большая часть ковчега была сожжена молнией во время великой грозы, насланной ЧдТ и продолжавшейся полтора года.
В коллекцию Ноева ковчега входил один из важнейших артефактов, известный как пенсне Ноя, наделенный рядом уникальных волшебных свойств. В последнюю ночь великой грозы пенсне пропало бесследно. Однако доподлинно известно, что в руки к ЧдТ оно не попало.
Из уцелевших после грозы досок ковчега магами Средневековья изготовлен ряд волшебных предметов. Один из них - контрабас Леопольда Гроттера, предмет уникальнейший, но своенравный, крайне неохотно расстающийся со своими тайнами. Значительная часть его свойств осталась неизвестна даже его создателю Л. Г.